Тевтонский крест
Шрифт:
Бурцев благополучно вогнал тягач с прицепом в магический круг мегалита. Заглушил двигатель. Соскочил на землю. Подошел к медиуму. Тот под ножом Джеймса совсем одурел от страха.
– Рудольф, как попасть в хронобункер?
– Произнести заклинание перехода, – прохрипел эсэсовский эзотерик. – Но сначала нужно высвободить силу некротического поля…
– Ну так валяй, твою мать, высвобождай, пока сам не стал некротическим полем!
– Но… – немец испуганно захлопал глазами.
– Что «но»?!
Немец медлил. Мамлюки
– В чем дело, Рудольф?!
– Атоммине… – жалобно простонал медиум. Он в ужасе косился на прицеп мототягача. – Ее нельзя в хронобункер. Никак нельзя. Она должна быть здесь… Я должен активировать… должен оставить…
– А я вот тебя сейчас так активирую… – Бурцев терял терпение. – Работай, давай, умник!
Медиум, однако, упрямился. Дрожал как банный лист и лепетал что-то о страшных карах, которые ждут его по возвращении.
Мамлюки заподозрили неладное, вновь начали наступать. Осторожно пока, медленно. Бейбарс впереди, на лихом коне. Как и подобает полководцу. Сидит в седле, тянет шею, старается рассмотреть, чем там занимаются бывшие союзники.
– Действуй, гад! – прошипел Бурцев. – Не видишь – сарацины лезут!
Пощечина не помогла. Зуботычина – тоже. Медиум упрямо мотал головой, рискуя перерезать горло о кольтелло. Страх, порождающий безумие, был в его глазах. Похоже, этот тип боялся гнева эсэсовского начальства больше, чем смерти. Наверное, есть чего бояться. Или зомбировали его коллеги-эзотерики? Дали какую-нибудь магическо-гипнотическую установку: мол, не выполнив в точности задания, не возвращайся. А что, могло быть и так, очень могло…
– Атоммине должна остаться! – твердил пленник. – Должна остаться, должна, должна, должна, должна…
– Эй, каид! – окликнул Бейбарс. – Отпусти немца! Немедленно! Не принуждай его открывать секрет гроба!
Эмир понял их препирательства по-своему. Решил, что у пленника выпытывают тайну чудо-оружия?
– И сам отойди от сундука Хранителей! Иначе убью! Всех убью!
Так… Бейбарс забеспокоился. Опасается, что заветное могущество немецких колдунов перехватят, уведут из-под носа. Правильно, в общем-то, опасается… Оставлять мамлюкам атомный заряд Бурцев не собирался. Немца отпускать – тоже.
И эмир принял решение. Из серии «Так не доставайся ж ты никому!».
Гортанный приказ – и в каменный круг платц-башни влетела первая стрела. Джеймс выругался сквозь зубы: стрела засела в груди медиума. Пленник дернулся, обмяк.
А потом…
– Ложись, – успел крикнуть Бурцев.
И стрелы посыпались градом.
Они укрылись за «Кеттенкрафтрадом» с прицепом. Спрятались за «атоммине», как прятались когда-то за береговым камнем в скалах под Яффой. Только теперь призывы Хабибуллы уже не помогут. И на помощь эсэсовского медиума рассчитывать не приходится: Рудольф Курц испускал дух. В общем, нужно выкручиваться самостоятельно. Как?! Бурцев выматерился. Что он, супермен какой-то, чтобы…
Мамлюки прекратили обстрел и заглядывали меж камней. Все-таки Бейбарс хотел взять бывших союзников живьем. Чтоб смерть была мучительней?
– Сыма Цзян! – заорал Бурцев. – Говори заклинание!
– Какая заклинания, Васлав? – не понял китаец.
– Заклинание перехода!
Мудрец вылупил узкие глазенки:
– Твоя хочется…
– «Моя хочется» в логово немецких колдунов, Сема! «Моя хочется» туда, куда немцы упрятали Аделаидку.
– Но кака? – удивлялся китаец. – У наша нет колдовской башня. Нужен малый башня, который…
– Я! Я буду вместо башни!
Шлюссель-менш может перенести себя и других куда пожелает. Так утверждал отец Бенедикт. Но это еще не все! Человек-ключ может нащупать во времени и пространстве себе подобного, если связан с ним на ментальном уровне. Бурцев и Аделаида были «шлюсселями». И связь между ними имелась. И еще какая связь! Теперь оставалось только проверить, насколько откровенен был венецианский монах-штандартенфюрер. Оставалось представить милый сердцу образ и озвучить древнюю магическую формулу.
– Сема, твори заклинание!
Кажется, до мудреца наконец дошло. Сыма Цзян забубнил, загнусавил под нос.
Бурцев прикрыл глаза, сосредоточился.
Ментальный контакт состоялся. Была тьма. Полная. Непроглядная. Кромешная. И кап-кап-кап – гнетущий звук незримой капели, эхом отдающийся в ушах. И в ней, в этой тьме, в этой капели – Аделаидка. Одинокая. Озябшая. Измученная. Напуганная. Привязанная. Прикованная… Бурцев застонал. Мамлюки завопили.
Старик-китаец еще палил невнятной скороговоркой заклинание древних ариев, когда он открыл глаза.
Но все уже было ясно.
Сра-бо-та-ло!!!
Знакомое красноватое сияние сочилось из основания платц-башни, окутывая магическим багрянцем «Кеттенкрафтрад», прицеп с ядерным зарядом и людей, валяющихся под колесами и гусеницами.
Сарацины в ужасе отступали.
Бейбарс что-то кричал, брызжа слюной, но даже трофейный конь эмира уже не слушался шпор и повода. Этот тевтонский жеребец привык ко многому. И к стрельбе привык, и к взрывам. Но такого видеть коняге еще не доводилось.
Багровое сияние делалось ярче, гуще. Разбуженная магия жадно пожирала пространство, чтобы открыть путь во времени. За каменным кругом платц-башни испуганные голоса поминали Аллаха и шайтана. Фигуры людей за пределами сияющего кокона становились расплывчатыми, размытыми.
И все исчезло в ослепительной вспышке. Словно на расстоянии вытянутой руки кто-то врубил мощный прожектор с фильтром цвета крови. Даже сквозь опущенные веки по глазам больно резануло ярко-красным.
Потом все прошло. Потом глаза можно было открывать.