Тезей (другой вариант перевода)

Рено Мэри

Беженцы рассказывали свои сказки; люди слушали, насторожив от страха уши... И в каждом рассказе было хоть несколько слов о воительницах. О сарматских женщинах, каждая из которых должна иметь в своем свадебном приданом голову врага, убитого в бою ее рукой... И о ярко одетых Лунных Девах, заговоренных от страха и от оружия, которые наступают впереди всех... Всё это я слышал от просителей, когда расспрашивал их; мои люди никогда не говорили об этом при мне. И мы оба знали, что это значит.

Однажды утром Ипполита, поднявшись с постели, подошла к оружию на стене и стала одеваться в то платье, что носила, когда обучала свою гвардию.

Я

вскочил, положил руку ей на плечо, чтобы ее остановить, - она покачала головой.

– Уже пора, на самом деле.

– Успокойся, тигренок, - говорю.
– Я же просил тебя, оставь это мне. Я забираю твоих парней обратно в дворцовую стражу, ты за них больше не отвечаешь.

А она как-то осунулась и слишком светлая стала, будто у нее огонь горит внутри... Посмотрела мне в лицо и говорит:

– Тебе никто не сказал?.. Значит мне придется, раз боятся все. Дворяне распустили слух, что Девы идут ради меня; чтобы отомстить за оскорбление, которое ты мне нанес, женившись на критянке. И будто бы я их вызвала.

Не замечая что делаю, я взял у нее из рук один из дротиков, а потом гляжу - сломал его. Пополам. А она и говорит:

– Любимый мой, вот твое собственное знамение. Вот с таким поломанным оружием придется тебе вступить в битву, если ты сейчас, в сердцах, разделишь вождей и воинов. Ничего нельзя сделать, Тезей. Афиняне поверят лишь тому, что увидят... Я должна сама за себя отвечать, и никто другой этого сделать не может.

– Когда мы впервые встретились, ты назвала меня пиратом. Так чем же я для тебя лучше пирата, если дошло до этого?!

– Молчи, - говорит, - это всё слова.
– Поцеловала меня...
– Здесь Судьба и Необходимость. И они вроде нас с тобой: они - это они.

Вышла, вызвала свою гвардию... Говорила с ними о грядущем испытании, взывала к их доблести... Потом дала им задание: метать в цель. Юноши запели ей пеан, дворянская клика выглядела уныло... На самом деле, она управилась с этим в два счета, - а я бы...
– я бы вообще не смог!.. И потом была веселая, радостная... Это всех остальных обманывало; меня - нет.

В ту ночь наша любовь вновь вспыхнула так же ярко, как на Эвксине. Но в тишине после того, когда сердце говорит всё что знает, она сказала:

– А что, если они меня не напрасно обвинили? Быть может, на самом деле я навлекла всё это на твою страну?

Я постарался угомонить ее. Есть такие вещи, о которых лучше молчать, иначе даешь им силу... Но она все равно прошептала:

– То, что я отдала тебе, Тезей, я до того обещала Деве. Поклялась. Ты догадывался?

– Да... Но какой-то бог был в нас - что мы могли сделать?

– Наверно, ничего... Если два бога бьются из-за нас - это наша судьба. Но побежденный будет рассержен, а он ведь - бог...

– Победитель - тоже бог. Давай будем верить в защиту сильнейшего...

– Не в этом дело, Тезей. Просто будем хранить верность. Кто же выбирает на поле боя, на какой стороне сражаться?.. Мы говорили, Девичий Утес далеко, а вот он пришел и нашел нас...

– Спи, тигренок. Завтра много дел.

Я не ошибся. Еще не поблекли звезды, когда взметнулось пламя костров на Парнасе, а к рассвету сигнальные дымы поднялись и на наших горах.

Два дня ушло у них на то, чтобы спуститься с перевалов. Мои дозорные изводили их, завывая на вершинах и скатывая на них валуны; на большее я не мог размахнуться, надо было беречь людей... И вот мы увидели со стен

темный поток, выливавшийся на равнину, словно воды размывшие дамбу. Я не вышел в поле им навстречу, нас было слишком мало. Элевсинцам надо было защищать свои крепости, мегарцы закрывали Истмийский перешеек... Но даже если бы мы все вместе вышли на равнину - они бы нас смели.

Я верил в Скалу, как верили мои предки с незапамятных времен. Ну будет осада - мы ее выдержим... В эти ранние месяцы в полях не было ничего, они не могли окружить нас и спокойно ждать. Это мы будем сидеть и ждать, пока их одолеет голод, - а им без боя не достанется ни крошки... Хутора мы вычистили под метелочку, замки были хорошо снабжены и имели сильные гарнизоны... Я рассчитывал, что голод и безуспешные попытки штурма крепостей понемногу подточат их силы; а когда они ослабнут и рассеются по стране - вот тогда наступит мой час.

Когда они подошли, я увидел, что они гонят с собой стада. Но скот отощал за зиму, его надолго не хватит, и больше им рассчитывать не на что... А у нас - ячмень, сыр, сушеный виноград, оливковое масло и вино, - мы могли жить припеваючи.

Элевсинцы отослали свой скот и лишние рты на Саламин. Туда же ушли и мои корабли. У нас были условлены сигналы, - дымы днем, огни по ночам, - они знали, что должны сделать по моему плану, когда придет время.

Движущаяся масса разливалась по равнине под нами. Медленно двигался скот... Воины впереди и по сторонам - верховые и на колесницах - не имели строя, а свободно двигались вокруг подступавшей орды. Я вспомнил древние предания, как наши собственные предки пришли вот так же, с севера. Наверно, точно так же они смотрели на береговой народ, собравшийся тогда на Скале и глазевший на них сверху... Те не смогли удержать Скалу. Интересно, как ее взяли: штурмом или чьим-то предательством?.. Я позвал трубача и сказал: "Зажигай костры!"

Он протрубил сигнал; и из домов под нами, вне стен, появились тонкие струйки дыма. Скоро сквозь них прорвались языки пламени: внутри дома были завалены хворостом... Я специально отложил это зрелище до подхода неприятеля, чтобы испортить им настроение. Вскоре на Скале стало жарко как летом; мы кашляли от дыма; бойцы, чьи дома горели внизу, мрачно улыбались... Факельщики быстро поднимались к нам... Потом ворота закрыли и привалили громадными жерновами. Скала была запечатана.

Теперь, после всех трудов и спешки, наступила передышка. Дым исчез, вокруг бушевало пламя; дальние холмы, казалось, ожили и плясали в воздухе, рвавшемся ввысь; не было слышно ничего, кроме рева огня да громкого треска горящих бревен. Пожар бушевал всю ночь; часовые ничего не видели позади этой стены огня. Но на рассвете орда была уже в движении, и к полудню авангард подошел к Скале; а вскоре вся равнина между нами и гаванью казалась покрытой полчищами муравьев. Было видно, что их ведут воины: они заняли холмы перед Скалой и сразу начали укреплять их стенами.

Ипполита стояла на крыше Дворца рядом со мной. Глаза у нее были не хуже моих... Издали, когда не видишь орнамента, одежда скифов кажется темной, так что даже от нас нельзя было не заметить яркие пятна, мелькавшие впереди, алые, шафрановые, пурпурные, - то были Лунные Девы. Она мне говорила когда-то, что их командиры носят свои цвета, по которым их узнают... Я повернулся к ней - она смотрела на меня. Постояла так, потом сказала:

– Я не видела там никого, кроме твоих врагов. Пойдем спустимся к людям.