The Мечты. О любви
Шрифт:
— У Ярославцева на руках был один-единственный козырь: действующие доки. Понятно, что на любое действие есть противодействие. Но до результата, который нужен нам с тобой, при текущем раскладе могли бы пройти годы. Без преувеличений. Я не хочу жить нашу жизнь с его постоянной тенью. И ты соврешь, если скажешь, что тебе это безразлично. Поэтому сегодня мы с ним встретились и пришли к взаимовыгодному соглашению.
— Какому взаимовыгодному соглашению? — напряженно спросила Юля, внутри которой вместо сыновьего смеха звучал гул. — Что он хотел? На
Богдан поднялся, подошел к Юле и, забрав у нее нож, кинул его на столешницу. Не отводил от нее взгляда ни на минуту, и голос его звучал уверенно и твердо.
— Я бы согласился на что угодно, Юль. Ради того, чтобы мы могли спокойно жить дальше, ничего не могло бы быть максимальной ценой, — он вздохнул и уткнулся носом ей в висок. — Ярославцев попросил в собственность «Солнечный».
Она вздрогнула и резко повернула голову, чтобы близко, чтобы видеть, чтобы глаза в глаза. Ее сейчас были всполошенными. Блестящими. Почему-то влажными, хотя и не от слез. И он отчетливо ощущал на своей коже ее срывающееся дыхание.
Наконец она облизнула губы и проговорила:
— Канал? Он захотел за меня телеканал?
— Завтра он подпишет все бумаги на развод и отказ от Андрея. А я передам ему права на Солнечный.
Юлькин взгляд сделался совсем бездонным, и невозможно было понять, что там внутри, где должно быть дно. Что… внутри ее головы, за этим взглядом. Что там происходит.
Голос между тем был ровный, и лишь отдаленно слышалась какая-то насмешка. Или это только казалось.
— Грандиозная сделка. Ты заключил грандиозную сделку. Ты купил… меня?
— Я? — Моджеевский демонстративно потер лоб и глубокомысленно выдал: — Я бы сказал, что я избавился от Ярославцева.
— Да нет, — хохотнула она. — Ты как раз это и сделал — купил меня. Сделал то, в чем я тебя всегда винила. Дима продал, а ты купил.
— Встреча назначена завтра на 10–30. Отменить?
— Это ты решил поинтересоваться моим мнением?
— Не то чтобы…
— Ну правильно, зачем знать мнение собственности.
— Ты же мое мнение не слышишь, — усмехнулся Богдан. — А я ведь вполне могу решить, что тебе нравится быть женой Ярославцева.
— Это удар ниже пояса.
— Я люблю тебя, Юлька, — прошептал он, склонившись к ее губам, — и я никогда не буду драться с тобой. Но за тебя теперь я буду драться до последнего с любым, кто попробует мне помешать.
Она молчала в ответ, внимательно глядя на него своими большущими влажными глазами, в миллиметре от поцелуя, не двигаясь ни от него, ни к нему. Не мигая. Долго.
Пока этот момент, когда она словно бы подвисла в безвоздушном пространстве между тысячей решений, не нарушил Андрюшка. Весело загоготал, опустив машинку прямиком в свою запеканку, и выдал:
— Джип — шлеп!
Юля мотнула головой в сторону, чтобы увидеть, что происходит. А увидев — не выдержала. Прыснула заразительно звонким смехом, уткнувшись лицом в Бодино плечо и будто бы пряча все свои смешинки.
— Шлеп! — увесисто повторил
— Не шлеп, а ты сам его там утопил. Папа Бодя, поможешь вытащить?
— Еще пару минут назад ты заявляла, что я олигарх, а не спасатель, — рассмеялся следом за ней Богдан, но, отлепив от себя Юльку, сунулся к пострадавшему автомобилю. Выудил его из запеканки, повертел в руках и глубокомысленно сообщил сыну: — Ну все, теперь только длительный ремонт.
Мелкий что-то гыгыкнул и потянулся за своей игрушкой, а Юля, глядя в упор на Моджеевского, без тени улыбки сказала:
— Одно другому в данном вопросе не мешает. Влетела я тебе в копеечку, да?
В противовес ей Богдану было весело.
— Главное, чтобы ты меня не бросила, если отец лишит меня наследства, когда узнает, что я отдал канал Яру.
— Лучше пусть лишает. Во-первых, из семьи добро все равно не уйдет и тебя без куска хлеба не оставят. Во-вторых, попробуешь жить на одну зарплату. Это прикольный опыт, даже когда зарплата — генерального директора. А в-третьих, мне так будет спокойнее.
— Тогда договорились!
— Мне тебя сейчас начинать своим господином величать или после сделки?
— Вообще не претендую, — хмыкнул Богдан и, убрав машинку подальше от Андрюхи, усиленно тянувшего к ней руки, поинтересовался: — Мы есть наконец будем?
— Ешь.
Юлька выдохнула и переложила отрезанные куски хлеба в хлебницу. Поставила ту на стол.
Потом села на свое место — ближе к рабочей зоне.
Ножки стула скрежетнули по полу.
А Юлька тихо сказала:
— Это значит, что как только Дима подпишет документы, и наш развод будет официально зарегистрирован, то мы сможем… сможем пожениться?
— Да, Юль, — кивнул Богдан, также устраиваясь за столом. — И мы сразу же это и сделаем, — а потом хитро спросил: — Или мечтаешь воспользоваться свободой?
— Дурак. Я мечтаю стать Моджеевской. Потому что я… потому что… потому что я теперь тоже буду драться за тебя. Если ты можешь, то и я могу.
— И с кем это ты собралась драться?
— Было бы желание, а с кем — найдется, — огрызнулась Юлька и задумчиво посмотрела в тарелку, после чего хохотнула: — И вообще, сделка купли-продажи в принципе должна завершиться установлением твоих прав собственности. Вот и… Бачили очі, що купували. Нескладное, странное, несущее иногда несусветные глупости.
— Лично меня все устраивает, — заверил ее Богдан и вооружился вилкой. — Приятного аппетита!
И не успела Юлька буркнуть ему в ответ: «Тебе того же, хозяин!» — как всполошился Андрюшка, требовательно дернув старшего мужчину за рукав и щебетнувшего:
— Папа Бодя, что такое «пипитита»?
И Юля так и застыла, с открытым ртом, потому что произносить что-то еще, наверное, уже и не требовалось.
Всемирный день книги и авторского права по-солнечногорски