The Phoenix
Шрифт:
Я улыбаюсь. Искренне улыбаюсь своему будущему. Я знаю, что так оно обязательно и будет, ведь так?
Ноги несут меня к метро. Там я обычно встречалась с этими двумя. Не знаю, имеете ли вы представление о том, какого общаться с Джексоном и Чейз. Это два химических элемента, которые несовместимы по факту. По счастливой, и не особо понятной мне случайности, эта парочка продолжали терпеть друг друга.
За полгода нашей дружбы я поняла только одно – это любовь. Когда они были в ссоре, приходилось выслушивать мнение каждой стороны, а потом стараться
И я благодарна воле случая, что они поступили именно на мой факультет. Знаю, знаю. Джексон не в восторге от архитектуры и дизайна, но эту цену ему пришлось заплатить, чтобы следовать за Аннабет хвостиком.
И если Энн разбавляет вспыльчивый характер, то Джексон… Да кого я обманываю? Я подавляю приступ смеха.
На противоположной стороне улицы я замечаю раскрасневшееся лицо Аннабет. Она чересчур жестикулирует руками, а значит – дело мое плохо. Я вздыхаю и прощаюсь с тишиной. На лице моем по-прежнему играет улыбка.
====== II ======
ЧАСТЬ II
Беатрис
– Мистер Джексон, что вы можете рассказать о барокко? – гнусавый голос преподавателя выводит меня из транса.
Все поля моей тетради по истории архитектуры исчерчены зигзагообразными линиями. Нелегкая судьба тетради каждого художника. Неделя семинара. Неужели это самое ужасное, что может быть в жизни человека? Не знаю, но, кажется, Перси вырубит преподавателя, если он не перестанет заваливать его тупыми вопросами об архитектурных направлениях. То ли дело Аннабет. Она сидела рядом со мной и ухмылялась. Мол, не учил, твои проблемы. Жестоко, но я солидарна с ней – Джексон слишком часто плевал в потолок.
Когда Аннабет встречает мой укоризненный взгляд, она только пожимает плечами. Ладно, Перси Джексон. Твой толстый зад буду спасать я.
– Ну… это архитектурное направление возникло в начале 19… – я отрицательно машу головой и в воздухе рисую римскими число 16. – Двадцатого… Нет, подождите. Тринадцатого? Ах, да. Четырнадцатого столетия.
Я начинаю злиться. От такой жестикуляции у меня сводит мышцы рук. Серьезно, Джексон? Ты настолько туп, чтобы не различать цифры? Именно сейчас мне почему-то кажется, что друг делает это назло Энн. И это раздражает. Он не учит, чтобы досадить ей, а я подставляюсь, чтобы помочь ему. Не логично? В духе Джексона.
– Отлично. – С издевкой говорит мистер Доддерс. – Что-нибудь еще?
Морские глаза умоляюще уставляются на меня. Аннабет по-прежнему молчит, но теперь, подперев лицо ладонью, наблюдает за мной. Ха-ха, как смешно. Я спасаю шкуру твоего ненаглядного, чтобы того не выперли из университета, а ты смеешься надо мной. Я еще вспомню это тебе, Чейз.
Я стараюсь показать Перси, что это направление берет свое начало в эпохе Возрождения. Для этого я замертво падаю на парту, а потом словно «возрождаюсь», принимая обычное положение. Аннабет давится смехом. Глаза друга округляются, и он смотрит на меня
– В чем дело, мистер Джексон?
– Я забыл, секунду. На языке вертится, – он корчит гримасу недоумения, пытаясь понять, что означает мое странное поведение.
Остальные по-прежнему молчат. Кроме Аннабет, театр одного актера видит только Перси. Ладно, быть изгоем круто. Ты мало кого интересуешь и можешь делать все, что тебе угодно. Но вот Джексону эта привилегия мало помогает. Вот бы Катрин или Джерри подсказали ему, Доддерс ведь глуховат, а они сидят в первом ряду. Но они звезды вуза, а это Перси Джексон, так что расклад явно не в его пользу.
Я шагаю пальцами в воздухе, пытаясь передать смысл предложения, и снова падаю на парту. Пришло из Возрождения.
– Этот стиль шел в ногу со смертью…
Послышались гулкие смешки. Та самая Катрин откинулась на сиденье и игриво поправила волосы. Мне обидно за Перси, ведь он совсем не глуп. Но, кажется, об этом знаем только я и Аннабет, которая все время пыталась опровергнуть этот факт.
– И что же в нем такого смертельного?
– Я думаю, слишком острые и хаотичные углы, – уверенно говорит друг и улыбается ни то аудитории, ни то Доддерсу, ни то мне. – Ведь стиль барокко средневековый, а люди в то время думали не о здоровье, а о красоте.
Хохот стал слишком громким, но преподаватель не обратил на это никакого внимания.
– И что же? Как люди с этим справлялись? – с неподдельным интересом спрашивает он.
– Жили как-то, – подумав, отвечает Джексон. – Слушайте, мистер Доддерс, давайте расскажу о древнегреческой архитектуре и ее влиянии на развитие искусства архитектуры?
Преподаватель стягивает очки и промакивает глаза салфеткой.
– Персей, у вас очень интересное имя, не находите? Может быть, вы знаете, в честь кого вас назвали? Если ответите, ставлю плюс балл к вашему ответу.
Перси слабо ухмыляется и посылает Аннабет гневный взгляд. Та скептически поджимает губы и кривит недовольную гримасу. Негласная перепалка продолжается не больше десяти секунд, но из этой «драки» Перси выходит победителем.
– Знаете, мистер Доддерс, – он искренне улыбается преподавателю, – не в курсе.
– Что ж так, мистер Джексон? Это неуд. Это третий неуд за этот семестр. Вы движетесь в неверном направлении.
– Скажите об этом древнегреческому герою-полубогу, – криво ухмыляется Джексон и бредет на свое место.
В аудитории повисает тишина. Он знал ответ и молчал? Я удивляюсь этому парню все больше. Не понимаю, зачем он зарабатывает себе плохую репутацию? Неужели хочет вылететь из университета? А как же Аннабет? А я?
А как же я?
Видимо, весь мой испуг, непонимание и замешательство написаны у меня на лице, потому что в следующее мгновение он по-дружески треплет меня по щеке. Дурацкая привычка. Дурацкий Джексон. Дурацкие щеки. Я зла на весь мир, а в первую очередь на этого самодовольного идиота.