The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты
Шрифт:
– Можно подумать, ты понимаешь. Мне не хватает твоего взвешенного мнения. Твоей аналитики. И прекрати уже эти свои шуточки и подколки гостей, мы не юмористическую программу снимаем.
– Да, Анатолий Иванович, но наши зрители не хотят серьезного разговора на скучные темы.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– Я с ними иногда разговариваю.
– А у меня анализ аудитории. – Лобов потрясает в воздухе бумагами. – Я лучше знаю, чего они хотят.
«Что же ты тогда сам не в кадре, родной?».
– И чего же они хотят?
– Они хотят... содержательности,
– Я пытаюсь донести серьезные вещи через сатиру. – Сам чувствую, что звучит неубедительно.
– Серьезные вещи надо доносить внутренней драматургией. Тем, что внутри тебя. Понимаешь?
«Внутри меня полураспад кислоты, родной».
Я согласно киваю:
– Понимаю.
– Понимаете? – Он обводит глазами собравшихся.
– Еще бы, – говорит за всех Антон.
– Это азы, – ухмыляется Хижняк.
– Надоела уже эта твоя понурая циничность. Такое впечатление, что ты устаешь с первой минуты эфира. Андрей, мне нужна острота, понимаешь?
Приходит эсэмэс от Наташи: «В восемь – отлично».
– Да! – Я почти кричу.
– Вот. – Лобов кивает. – Можешь же, когда до тебя достучишься, правда?
– Могу, Анатолий Иванович, – согласно киваю я.
– Ладно, все свободны. Андрей, Антон и Иван, останьтесь, пожалуйста.
– Ну что, коллеги? – говорит он, когда за участниками планерки закрывается дверь. – Сегодня среда, а в следующий вторник, меньше чем через неделю, я хотел бы увидеть пилотную серию. У вас материал смонтирован, я надеюсь?
– Практически. – Антон нагло смотрит ему в глаза. – Осталось одну сцену переснять, мне не совсем понравилась первая встреча главных героев.
– Мы все еще в бюджете? – Лобов переводит взгляд на Ваню. – Как со спонсорами?
– Один утрясает финальный вариант договора со своими юристами, второй – в финальной стадии переговоров.
– Значит, можно не переживать? – Лобов постукивает карандашом по столу.
– Переживать-то, в общем, не за что, – киваю я. – Мы в смете, со спонсорами все выглядит оптимистично, осталась только одна сцена, да, Антон?
– Да, конечно. – Он делает сосредоточенное лицо и зачем-то достает свой молескин. – Доснимем в пятницу, с утра.
– Тогда во вторник ждем первого просмотра нашего шедевра?
– Думаю, да,– говорит Антон.
Ваня молча кивает, а я поднимаю два пальца вверх и произношу:
– Безусловно, посмотрим.
– А со спонсорами вообще засада? – спрашивает Антон у Вани, когда мы выходим.
– Я бы на месте режиссера, у которого за неделю до сдачи материала нет главной героини, не заморачивался такими вопросами.
– Но от этого зависит съемка следующих серий!
– Если они будут.
– Как продюсер, – вступаю я, – хочу призвать всех сохранять спокойствие. Антон, какие, к черту, спонсоры! Что с главной героиней? Ей опять муж запретил сниматься?
– Этот мудак каждый день устраивает нам геморрой, – извиняющимся тоном говорит Антон. – Я так с ними устал...
– Смени героиню! – предлагает Ваня.
– Она делает мне кадр.
– А ты делаешь нам проблему, старичок.
–
– Так мы его и не реализовали. Я в шоке, честно говоря. – Ваня оглядывается. – Чего лыбишься, Миркин, тебя это, типа, не касается? Думаешь, останешься «над потоком»? Во вторник нас порвут.
– Я спродюсирую наш всеобщий пиздец, как реалити-шоу.
– Все, – Ваня смотрит на часы, – завтра в двенадцать на площадке.
– У меня завтра шоу, – напоминаю я.
– Ты нам завтра нужен, как собаке пятая нога.
– Если, конечно, не хочешь сыграть главную героиню, – добавляет Антон.
– Что-то я смотрю на ваш настрой и начинаю нервничать, парни. Не хотите ли вы сказать, что у нас реально нет шансов?
– Я этого не говорил, – Антон качает головой.
– Реально? – Ваня усмехается. – Ладно, расходимся.
Перед тем как покинуть телецентр, захожу в туалет. Стоя в кабинке, прокручиваю слова, сказанные Лобовым в адрес моей программы, прислушиваюсь к ощущению стремительно надвигающегося скандала со съемками сериала и страху, что Наташа не приедет. Пытаюсь успокоиться мастурбацией, но она не спасает. Приходится выкурить сигарету, еще раз втянуть ноздрями пропитанный хлором воздух, закрыть глаза и сосчитать до десяти. Проблемы сериала приходится временно разместить на депозите совести. Наезды Лобова отложить в боковой карман головы, чтобы вспомнить их завтра, перед записью. Вспомнить и разозлиться. А сейчас нужно просто валить отсюда. Здешняя духота делает меня истеричным, склонным к суициду подростком.
В какой-то момент я обнаруживаю себя у входа в цветочный магазин. Там, внутри – розы, тюльпаны, георгины и какие-то желтые, красные и оранжевые цветы, похожие на огромные ромашки, название которых мне неизвестно. В высоких пластиковых ведрах, корзинах и букетах. За цветами полки с плюшевыми медведями, дельфинами, зайцами и прочим зоопарком. Под потолком болтаются красные надувные шары, а за прилавком пожилая армянка неспешно складывает букет из белых роз с маленькими бутонами, перемежая их растением, усыпанным маленькими белыми шариками. И на все это отстранено пялится чувак в белой мотоциклетной куртке Moncler, рваных джинсах и нацепленных на нос Ray-Ban Aviator в оправе черного цвета.
А за его спиной движется плотный поток машин, снуют люди с приросшими к ушам мобильными телефонами, возможно, пробегает собака, раздаются отчаянные сигналы державненьких машин категории ААА, и на огромном световом панно над зданием одна за другой сменяются картинки, рекламирующие кино и газировку. И становится непонятно, где он, этот вкус нового поколения: в синей банке или в монструозных молочных железах Семенович.
Все это так неуклюже наложено друг на друга, что, глядя в витрину цветочного, я не могу определиться, что меня больше завораживает: тихий бастион из цветов, хаос за спиной или собственное отражение в затемненном стекле?