Тибетская книга мертвых
Шрифт:
Эта теория, если внести в нее соответствующие коррективы, позволяет понять эзотерическую интерпретацию учения о перевоплощении, изложенного в «Бардо Тхёдоле». Сторонники этой интерпретации выдвигают положения, близкие высшим направлениям индуизма и буддизма. В частности, они утверждают, что даже после смерти вплоть до окончательного распада тела происходит непрерывная трансмиграция его атомов. Говорится, что в течение жизни человека состав его тела полностью обновляется через каждые семь лет. И в то время как составляющие физического тела мигрируют во все органические и неорганические формы, а ум в течение кратковременного пребывания в физическом теле не утрачивает человеческих свойств, он также обычно остается человеческим в течение длительного эволюционного цикла, то есть до завершения эволюции в сансаре и достижения Просветления в нирване.
Буквальный смысл этого эзотерического учения состоит в следующем. Материя в различных ее состояниях— твердом, жидком и газообразном является общей для всех живых существ на физическом плане, как для людей, так и низших существ, и находится в постоянном движении. То, что относится к специфическим свойствам человека и животного, обладает устойчивостью, так как по закону природы подобное стремится к подобному и производит подобное и все силы действуют по линии наименьшего сопротивления. Следовательно, высокоразвитые психические
61
Законы Ману, являющиеся непререкаемым авторитетом для правоверных индуистов, содержат, на наш взгляд, положения, подтверждающие эзотерическую интерпретацию. Эти тексты в переводе Уильяма Джонса под редакцией G. С. Haughton опубликованы в «Institutes of Hindu Law or the Ordinances of Manu» (London, 1825), а в переводе Бюлера — в серии «The Sacred Books of the East» (Oxford, 1886, vol. XXV).
Сначала Ману устанавливает основные законы: «Действия, совершаемые умом, речью и телом, имеют хорошие или дурные последствия»; «Действие является причиной [различных] состояний человека— высокого, среднего и низкого» и «[Человек] наследует [результаты] хорошей или плохой мысли, хорошей или плохой речи, хорошего или плохого поступка» (английский перевод Бюлера, XII, 3, 8).
Затем разъясняется, что человек — не простое, а сложное существо. «Сущность, наделяющую тело способностью совершать действия, мудрые называют кшетраджна, [то есть «познающий поле» — в переводе Бюлера], или дживатман — «оживляющий дух», а тело, получающее от него способность совершать действия, они называют бхутатман, то есть «составленный из природных стихий», «Другой невидимый дух, называемый махат — «великая душа » сопровождает рождение в физическом теле всех существ и наделяет всех смертных способностью ощущать приятное и неприятное».
Эти две сущности — оживляющий дух и обладающая разумом душа — находятся в тесной связи с пятью природными стихиями и в то же время связаны с высшим духом, или божественной субстанцией, которая присутствует во всех существах, высших и низших» (англ. перевод Джонса, XII, 12-14).
В следующих строках Ману, как нам кажется, утверждает, что в тело существ ниже человека может переселяться «оживляющий дух», или животная душа, но не душа, наделенная разумом, то есть высший принцип: «Когда оживляющая тело душа соберет плоды греховных дел, к совершению которых побуждает стремление к чувственным, [то есть животным, низменным] наслаждениям, это приводит к страданиям, а когда она очистится от них страданиями, то снова приблизится к этим двум лучезарным сущностям — разумной душе и божественному духу.
Находясь друг с другом в тесной связи, они беспристрастно оценивают положительные и отрицательные качества этой чувственной [то есть животной] души по ее причастности к тому, что приносит ей удовольствия или страдания в этом мире и после смерти.
Если оживляющий дух больше следовал добру и немного имел пороков, он будет наслаждаться на небесах и получит тело из чистых [эфирных ] частиц материи.
Но если он был исполнен пороков и редко следовал добру, он не получит тело из чистого вещества, а получит грубое тело с нервами, способными ощущать, и будет испытывать страдания, к которым будет приговорен Ямой.
Перенеся эти страдания, к которым он был приговорен Ямой, и почти очистившись от пороков, он снова наследует пять чистых стихий в их естественной последовательности» (англ. перевод Джонса, XII, 1822).
Изложив затем доктрину о перевоплощении в эзотерической, или умозрительной, интерпретации, Ману заключает :
«Так, предаваясь чувственным [животным], низменным удовольствиям и пренебрегая исполнением своих обязанностей, эти худшие из людей, не ведающие о святом покаянии, наследуют низшие формы [наследует оживляющий дух, но не наделенная разумом душа].
А сейчас выслушайте разъяснение, подробное и последовательное, относительно того, в какие тела входит в этом мире жизненный дух и за какие грехи, здесь совершенные» (перевод Джонса, XII, 52, 53). Ману здесь, очевидно, отклоняется от главной темы своего трактата, как видно из всего содержания «Законов», с тем, чтобы догмату о святости и неприкосновенности личности брахмана придать силу закона, представляя его как божественное установление, и поэтому убийство брахмана объявляет самым тяжким грехом, затем — употребление вина священнослужителями и третьим по тяжести грехом — похищение золота у священнослужителя. Подразумевается, как уже отмечалось нами, что наказанию путем трансмиграции в тела существ ниже человека подвергается «жизненный дух», или животная душа, отделенная от высших начал сложного человеческого существа, которыми являются разумная душа и божественная сущность.
«Убийца брахмана [убийцей является жизненный дух, или неразумная животная душа] должен войти, в зависимости от обстоятельств преступления, в тело собаки, кабана, осла, верблюда, быка, козы, овцы, оленя, птицы, чандала или пуччасы ». Далее следует перечень наказаний за другие преступления (перевод Джонса, XII, 55—57). Интерес в этом отношении представляют те законы, которые указывают на конкретные действия и их последствия.
Так, если человек украл драгоценности, он родится в касте золотых дел мастеров, одной из низших каст, или птицей, называемой хемачара, то есть производящей золото. «Укравший неочищенное зерно родится крысой, укравший желтый сплав — гусем, [который имеет такую же окраску], укравший воду — плавой (ныряльщиком); укравший мясо родится ястребом; укравший масло — блатгой (жуком, питающимся маслом); укравший благовония— мускусной крысой» (перевод Джонса, XII, 61—65).
Законы Ману последователи эзотеризма интерпретируют так же, как мы интерпретируем их здесь, отвергая популярную, основанную на буквальном смысле интерпретацию Законов Ману, касающихся перевоплощения и кармы, которую, по их мнению, брахманы пропагандируют среди простых людей в своих собственных интересах.
В цитируемых отрывках слова, выделенные курсивом, являются вставками, сделанными переводчиком сэром Вильямом Джонсом, дающим разъяснения на основании комментариев к «Законам Ману», главным образом содержащихся в издании «Gloss of Culluca», а слова в квадратных скобках являются нашими вставками. Так как вставки Джонса разъясняют непонятные выражения, мы предпочли для цитирования пользоваться его переводом, а не более дословным и, следовательно, более формальным переводом Бюллера, который в принципе мало чем от него отличается.
Для разъяснения с позиций эзотеризма значения символов Бардо, относящихся к доктрине о перевоплощении, мы могли бы привести параллели из разных источников.
В легенде о Бардо, записанной Платоном, памфилиец по имени Эр, сын Армения, был убит на войне, и его тело, обнаруженное через десять дней, не подверглось тлению, в то время как тела других убитых воинов уже разложились. Тело привезли домой для погребения, и на двенадцатый день, лежа на костре, умерший ожил и рассказал, что видел на том свете. Когда его душа покинула тело, она отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расщелины, одна подле другой, а напротив, наверху на небе, тоже две. Посредине между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево вниз, причем и эти имели при себе обозначение всех своих проступков.
Описав суд в загробном мире, который имеет большое сходство с описанием суда в нашем тексте, Платон затем рассказывает о греческих героях, находящихся в их Сидпа Бардо и готовящихся к новому воплощению:
«Стоило взглянуть, рассказывал Эр, на это зрелище. Смотреть на это было жалко, смешно и странно. Большей частью выбор соответствовал привычкам предшествовавшей жизни. Эр видел, как душа бывшего Орфея выбрала жизнь лебедя из-за ненависти к женщинам, так как от них он претерпел смерть и его душа не пожелала родиться от женщины. Он видел и душу Фамиры — она выбрала жизнь соловья. Видел он и лебедя, который предпочел жизнь человеческую; то же самое и другие мифические существа. Душа, имевшая двадцатый жребий, выбрала жизнь льва. Это была душа Аякса, сына Теламона — она избегала стать человеком, памятуя об истории с присуждением доспехов. После него шла душа Агамемнона. Вследствие перенесенных страданий она тоже неприязненно относилась к человеческому роду и сменила свою жизнь на жизнь орла. Между тем выпал жребий душе Аталанты: заметив, каким великим почетом пользуется победитель на состязаниях, она не могла устоять и выбрала себе эту участь. После нее он видел, как душа Эпея, сына Панопая, входила в природу женщины, искусной в ремеслах. Где-то далеко, среди самых последних, он увидел душу Ферсита, этого всеобщего посмешища: она облачалась в обезьяну. Случайно, самым последним из всех, выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, разыскивала жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее где-то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли. Но душа Одиссея, чуть ее увидела, сразу же избрала себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий. Души разных зверей точно так же переходили в людей и друг в друга, несправедливые — в диких, а справедливые — в кротких: словом, происходили всевозможные смешения» [62] .
62
Все приведенные здесь отрывки из трактата «Государство» цити-руются в русском переводе по изданию: Платон. Сочинения в трех то-мах, том 3, часть I. М., Мысль, 1971.— Прим. пер. О. Т.
При поверхностном прочтении этой легенды она может быть понята буквально, так же как «Бардо Тхёдол», и не исключено, что сам Платон, посвященный в греческие мистерии, который, как и Геродот, никогда не говорил об этих эзотерических учениях открыто, а только иносказательно и очень часто преднамеренно употреблял вводящие в заблуждение фразы, хотел, чтобы непосвященные понимали его именно так. Однако при внимательном чтении этого отрывка обнаруживается, что в экзотерическом описании перевоплощения людей в животных скрыт иной смысл.
Строки, относящиеся к выбору жребия Одиссеем, которые мы здесь выделили курсивом, позволяют понять эзотерический смысл легенды. Жребий Одиссея был последним. Никто из героев, выбиравших свою судьбу до него, не захотел выбрать «жизнь простого человека, не обремененного заботами». Но Одиссей почел ее за лучшую.
Выбор, который сделали остальные, отражает характер каждого из них. Так, Орфей, родоначальник орфических таинств, божественный учитель, посланный на землю богом пения и музыки Аполлоном, считавшийся у греков величайшим музыкантом и самым вдохновенным из всех поэтов и певцов, желает родиться лебедем, что вполне объяснимо, так как с незапамятных времен (как и сейчас) лебедь был символом пения и музыки. Этот символ здесь означает, если правильно интерпретировать слова Платона, что Орфей должен снова родиться великим поэтом. И эзотерист в отличие от экзотериста посчитает абсурдным допустить, что такая личность, как Орфей, может в действительности родиться лебедем.
Подобно Орфею, Фамира, древний фракийский бард, прославленный арфист и певец, выбирает жизнь сладкопевца-соловья, что имеет такое же символическое значение.
Аякс, гомеровский герой, который был среди греков вторым после Ахилла храбрейшим воином, выбирает соответствующую его натуре жизнь льва, так как лев, царь зверей, является с глубочайшей древности почти у всех народов символом храбрости и бесстрашия.
Агамемнон, которому предоставляется сделать выбор после Аякса, выбирает жизнь орла, ибо, как Зевс среди богов Олимпа, он — первый среди греческих героев и почитается как божество, воплощение Зевса, и потому орел — символ Зевса — является и его символом.
Аталанта, самая быстроногая из смертных, победившая в беге своих многочисленных поклонников, желает снова родиться великим атлетом, что вполне соответствует ее наклонностям. И рассказывая о ней, Платон не прибегает к языку символов. Также не употребляет он символа, говоря об Эпее, который прославился своим хитроумием, смастерив деревянного коня во время осады Трои, и трусость которого впоследствии вошла в поговорку. Поэтому неудивительно, что его душа входила в природу женщины, искусной в ремеслах.
Комментарии не требуются относительно шута Ферсита, воплощающегося в обезьяну. И слова о том, что герои не хотят рождаться от женщины, по-видимому, являются чистой метафорой, предназначенной для того, чтобы, следуя логике, ввести в текст символы, представленные животными. Такую же аллегорию заключают в себе фразы: «...переходили в людей и друг в друга, несправедливые — в диких, а справедливые — в кротких, словом, происходили всевозможные смешения» и «видел он и лебедя, который предпочел жизнь человека». Даже выбиравшая свой жребий душа обыкновенного человека (первая, которую увидел Эр), который не был ни воплощенным божеством, как Орфей или Агамемнон, ни героем, подобно Аяксу, и имел ум, затуманенный низменными страстями, не рождается, согласно Платону, животным, хотя, по мнению сторонников экзотерического учения о перерождении, это должно было бы произойти. И здесь Платон также не прибегает к аллегории.