Тибетский лабиринт
Шрифт:
Вскоре, затворившись в комнате начальника экспедиции, учёные склонились над картой Тибета. Разложив свои записи, Крыжановский принялся объяснять:
– Итак, ритуалы следует проводить в строгой последовательности. Первым идёт монастырь Ганден. Вот он, на карте, в полусотне километров от Лхасы. Далее следует самый первый из появившихся в Тибете буддистских монастырей – Самье-Гомпа, это тоже недалеко от столицы, потом Пелкор-Чёде в Гьянтсе, Ташилумпо в Шигатсе, затем снова возвращаемся к Лхасе, в десяти километрах от которой находится монастырь Сэра, после этого следуем в долину верхнего Инда, там Ламаюру, и, наконец, возвращаемся в столичный храмовый комплекс Поталы. Места, где сейчас стоят монастыри, как ты понимаешь, выбраны их строителями неслучайно – эти места никогда не
– Понимаю, – задумчиво произнёс Шеффер. – Нечто похожее говорил Кон, однако, у него не было последовательности, действовал он, как на ум взбрело. Но кое-что я не могу взять в толк – ни тогда этого не понимал, ни сейчас – каким образом ритуалы могут помочь при прохождении лабиринта.
– В числе факторов, которые затрудняют прохождение лабиринта, наиболее серьёзным является наличие так называемых узлов, – начал объяснять Герман.- Узел – это место, где сходятся несколько ответвлений. Идя наобум, достаточно один раз ошибиться с выбором пути и, считай, никогда не найдёшь выхода. Совершив ритуал, мы получим ответ, как сориентироваться в том или ином узле. В книге записано, что узлов – восемь, столько же, сколько монастырей.
– Да, пожалуй, лучше сам лезь в проклятый лабиринт, лучше сам! – нарочито ужаснулся Шеффер. – Ладно, сегодня ты сделал большое дело, иди, выспись, завтра в путь.
Наутро Герман проснулся поздно и обнаружил, что весь внутренний двор феодального замка Калзана кишит людьми. То прибыл агпа и привёл с собой не менее пяти десятков монахов – таких же неопрятных, как сам. У каждого из монахов имелась при себе длинная дорожная палка и котомка для путешествий.
Участники экспедиции, включая присоединившегося к ним Вилли, завтракали внизу, в общей комнате. Германа встретили приветственными криками, а когда Шеффер взялся аплодировать, все, включая Унгефуха, дружно поддержали это начинание.
Во время завтрака Шеффер поглощал пищу нервно, большими кусками, и всё время говорил. То отдавал указания, то разъяснял и без того понятные вещи – в общем, терзался жаждой деятельности.
– Мы по-прежнему должны соблюдать скрытность. На карту поставлено слишком многое: Германия и фюрер не простят, если мы совершим ошибку сейчас, когда цель так близка, – данную параноидальную идею он повторял на разные лады.
Очевидно, именно эта идея легла в основу плана дальнейших действий. Шеффер уже заявил руководству Тибета, будто экспедиция возвращается в Германию. В честь убытия гостей, регент Квотухту обещал устроить военный парад. Покинув столицу Тибета, Шеффер собирался затаиться в укромном месте среди гор. А, выждав время и удостоверившись в отсутствии вокруг подозрительной деятельности, начать выполнять дальнейшую миссию. Беггеру и Краузе надлежало тайно вернуться в Лхасу, где в доме Калзана осталась полностью оборудованная радиорубка. Вместе с названной парочкой, в город возвращалось с десяток монахов – для проведения ритуалов в Потале и окрестных монастырях Ганден, Самье-Гомпа и Сэра. В свою очередь, Карл, Вилли, Фриц и Эдмонд, также в сопровождении монахов, направлялись в дальние монастыри, указанные в списке Германа. Эти группы снабжались портативными рациями чемоданного типа с достаточным количеством аккумуляторов. Что касается самого Шеффера, а так же Крыжановского, Евы и Унгефуха, то им предстояло то, что Шеффер пока держал в секрете. Для защиты с ними отправлялся и маленький агпа с двумя десятками приверженцев.
Глава 9
Страна Камней
13 – 22 июня 1939 года. Тибет.
Регент Квотухту на прощание одарил европейцев лошадьми
Стоило экспедиции и сопровождающим её монахам покинуть Лхасу, как, откуда ни возьмись, появилась собака и пристала как репей. Бежит себе рядом с лошадью Германа, да, знай, помахивает хвостиком.
Шерсть у приблудного пса белая, без единого пятнышка, только грязная и свалявшаяся; тело крепкое, а глаза хитрющие, будто у цыгана, что торгует лошадьми. На шее – ярко-красный тряпичный ошейник.
Унгефух в раздражении попытался отогнать непрошеного спутника – пёс отбежал подальше, поджав хвост, но оставить путешественников в покое и не подумал. Тогда Унгефух дёрнул из кобуры «вальтер», но тут уж Ева возмутилась, да так, что эсесовцу самому пришлось ретироваться, поджав хвост.
– Гауптшарфюрер, вы, видимо, забыли, что живые игрушки фройляйн имеют обыкновение спасать нам жизнь, вспомните обезьян! – бросил Крыжановский.
Унгефух в ответ ухмыльнулся, но промолчал. Эта улыбка Герману не понравилась, хотя, может, он её неверно истолковал, ведь лицо Унгефуха никогда не отличалось доброжелательностью. Зато в ином профессор точно ошибся: пёс не пожелал становиться игрушкой Евы. Та его и вяленым ячьим мясом приманивала, и звала разными ласковыми прозвищами – не идёт на контакт – и всё тут. А к Герману, хоть тот и не просил, привязался так, словно это его некогда потерянный, а теперь вновь обретённый хозяин. Не успел профессор подивиться столь странному поведению животного, как рядом возник Каранихи и заговорщицким тоном заявил:
– Красный ошейник, саиб, вы видите красный ошейник? Это не простой знак – так помечают собак, совершивших кору[99] вокруг священной горы Кайлас, на вершине которой обитает Шива. Существуют специальные люди, которые кормят собаках с красным ошейником и заботятся о них.
– Что за странный обычай? – удивилась слышавшая разговор Ева.
– Да будет известно прекрасной мем-саиб, чей вопрос проникнут неземной мудростью, что так поступать повелел сам Гоцангпа – первый, кому удалось совершить кору вокруг Кайласа. Когда на этом пути Гоцангпа пытался отыскать проход через запретный перевал Дролма-ла, ему повстречалась дакиня-хранительница перевала. Гоцангпа сумел умилостивить дакиню, и она дала ему в провожатые волка. Волк провёл ищущего пути Гоцангпу через запретное место, после чего превратился в камень. Тот камень, именуемый Дролма-до, и сейчас находится там, на запретном перевале. Саибы, знайте – собака, совершившая кору, не станет без причины приставать к незнакомому человеку, а потому не гоните от себя благородное животное, ибо нет на свете лучшего спутника для тех, кто ищет путь.
Каранихи осёкся, увидев, что с ними вот-вот поравняется агпа, и тут же, отчего-то сменив тон, бросил:
– Какой хороший и умный пёс! Он помнит себя человеком – смотрите, как трезво глядит! Прямо в глаза!
– Имя ему, что ли, дать? – сказал Герман задумчиво.
Ева захлопала в ладоши, а Каранихи предложил:
– Пусть собаку зовут Гуй.
– Как?! – в один голос воскликнули Герман с Евой.
– Гуй – это мертвый человек, который не хочет умирать и бродит по земле в поисках семьи или друзей…
Фройляйн ойкнула.
– Да, Ева, согласен, ужасное имя, – сказал Герман. – Но раз пёс привязался именно ко мне, я и должен придумать, как его будут звать. Для Снежка он недостаточно бел – шерсть цвета неочищенного сахара. Решено: нарекаю умника Сахарком.
Когда агпа чинно проехал мимо, Каранихи не посчитал нужным продолжать разговор и, пришпорив лошадку, устремился вперёд.
Герман с Евой переглянулись, и девушка сказала:
– Мне кажется, вокруг происходит какой-то ужасающий, вселенский обман. Обманывают все – Эрнст с его раздражающей секретностью, тибетский монах, и даже невежественный болван Унгефух пытается плести козни. А Каранихи! Ты посмотри, ведь у этого человека лицо игрока в покер – совершенно непроницаемое.