Тибетский лабиринт
Шрифт:
Когда с лица Хусангце осторожно сняли застывшую гипсовую маску, генерал тяжело вздохнул и изрёк:
– Саиб Шеффер, могу я попросить назад тот свиток, что передал вам раньше. Клянусь, завтра же я его верну.
– Пожалуйста, но зачем?
– Я хочу внести в текст некоторые изменения. После нашей беседы и последующей процедуры мне показалось, что в тексте высказано недостаточно почтения к господину королю Гитлеру, а также ничего не сказано о той помощи, которую тибетцы оказали вашей великой цели.
Глядя на Хусангце, Герман подумал, что вряд ли полученный гипсовый слепок
Эта же самая улыбка оказалась на лице руководителя экспедиции, когда он на следующее утро зашёл в комнату Германа в доме господина Калзана.
– Вот, собираюсь прогуляться в Поталу. Не желаешь ли составить мне компанию?
– Не темни, Эрнст! – глядя в глаза руководителю экспедиции, попросил Крыжановский.
– Пойдём, в дороге поговорим, – антильскую улыбку с лица Шеффера словно сдуло холодным арктическим вихрем. – Только ты и я!
Всю дорогу Шеффер молчал, но, подойдя к подножью дворцовой лестницы, резко обернулся и обронил:
– Пришло время посвятить тебя в истинную цель нашей экспедиции, Герман. Ты – человек неглупый и должен понимать, что я взял тебя в Тибет не ради прогулки. Ценю твою тактичность, ведь в дороге я не слышал докучливых вопросов. Сейчас пришло время ответов.
Шеффер двинулся вверх по лестнице, но при этом продолжал говорить:
– Ты того не можешь знать, но после нашего отъезда все немецкие газеты вышли со статьями, будто мы отправились в Тибет проверять местных жителей на арийское происхождение. А ещё – искать арийских пчёл, овец и других нордических животных. Сам понимаешь – это только дезинформация, необходимая для того, чтобы сбить с толку англичан и других врагов Рейха.
– Полная чушь, англичане не купились, о чём свидетельствует моя встреча в Калькутте с мистером Голдом, – заметил Крыжановский.
– Мы, собственно, и добивались, – Шеффер с шумом выдохнул воздух и остановился перевести дух, – чтобы англичане сочли пчелино-арийскую версию чушью, глупостью, грубо сработанной фальшивкой. Следишь за мыслью? Ведь, когда противник считает тебя дураком, он невольно недооценивает тебя. Значит, стоит лишь подсунуть следом за глупой и наивной ложью ложь хитрую и умелую, как она будет принята за правду. Такова человеческая психология.
Шеффер ухмыльнулся и продолжил:
– С сегодняшнего дня при содействии тибетской армии нами развёрнута бурная деятельность по замеру черепов, снятию гипсовых слепков и тому подобным штукам. Беггеру дано указание добиться того, чтоб жители Лхасы боялись показаться на улице, так как могут быть схвачены солдатами и подвергнуты гипсованию. Но одновременно пущен тихий слушок, что Германия договаривается с Квотухту о больших поставках оружия и об установлении радиосвязи между Лхасой и Берлином. Надеюсь, эта дезинформация дойдёт до британцев, ведь наверняка у них в городе имеются уши. Искренне надеюсь!
– А на самом деле, зачем мы здесь? – спросил Герман.
– Скоро узнаешь, – загадочно подмигнул Шеффер и, повернувшись
Теперь настала очередь Германа ухмыляться. После недавнего разговора с бывшей возлюбленной для ухмылки имелись все основания. Лили Беллоу, как она себя теперь называла, оказалась права – Шеффер всю дорогу держал его, Германа, за дурака. Что ж, пусть продолжает заниматься тем же – насчёт недооценки противника только что сказано было правильно? А Герман поглядит, кто, в конечном счёте, возьмёт верх: он сам, англичане или немцы.
С этими мыслями он последовал за руководителем экспедиции.
Хусангце, встречавший гостей наверху, открыл парадные ворота. Подобная перемена в отношении к ним не укрылась от Шеффера, добавив ему веселья и без того нешуточного. В тронном зале также произошло невиданное: Квотухту поднялся с кресла, подошел к Шефферу и пожал ему руку. Дальнейшим событиям Герман вообще отказывался верить: владыка Тибета лично повёл европейцев в глубь священного дворца Поталы. Хусангце остался в тронном зале.
Путь, как и вчера, лежал через тёмные, лишённые окон помещения, но запахи теперь не были столь непривычны – то были запахи готовящейся пищи. Действительно, вскоре путь привёл на кухню.
Перед глазами предстали огромные чаны, от которых поднимался пряный дымок. Трое смеющихся тибетцев – два гелонга в красных балахонах и повар в мирской одежде – не обратили на проходящих никакого внимания. Их заливистый смех какое-то время сопровождал «делегацию».
– Когда семья велика и неуживчива, приходится держать родственников в разных концах дома, – нарушил молчание Квотухту, остановившись перед большой дверью. – Но с каждым днём делать это становится труднее. Страна переживает не лучшие времена, многие вспоминают старые пророчества и не верят в перерождение далай-ламы. Моя власть шатка – в любой момент может появиться претендент на трон и начать смущать умы. Сами тибетцы к такому не склонны, но враги из-за границы могут воспользоваться моментом и попытаться двинуть во власть своего ставленника. Я делаю это ради Тибета!
Квотухту напрягся и с усилием отворил тяжёлые дверные створки.
– О чём это он? – спросил у Германа недопонявший сказанного Шеффер.
Профессор, как мог, объяснил. От регента не укрылся смысл диалога европейцев.
– Я очень нуждаюсь в таких союзниках как зелёные братья и великий король Гитлер. Знаете, как говорят в Индии: если сердится Шива, учитель может умиротворить его, но если гневается учитель... Мне нужен учитель за моим левым плечом. Вот почему я делаю это.
– Что – «ЭТО»? – нехорошо прищурился Шеффер.
– У всех нас есть учителя! – спокойно ответил регент. – Они бывают лучше, хуже. Бывают совсем хорошие, и совсем худые. Только ученикам знать того не дано. Тебе велят, ты исполняешь или уходишь.
Взяв из тёмной ниши вязанку факелов, регент зажёг один от длинной каминной спички и осветил пространство за дверью – вниз вели каменные ступени.
– Вы не уйдете, – сказал он, поглядев на европейцев. – За вами мощь! И пришли вы за еще большей силой! Я пожертвую этой силой ради столь необходимого союза. Что ж, идемте!