Тигр, олень, женьшень
Шрифт:
— О, черт! Ну и что же ты, Арс?
— Да что. Заночевал в тайге, думал завтра нагнать. Но не получилось: тигр вышел на вытаявшие крутые склоны и затерялся. Валерий и Чигони ждали меня, ночь не спали, а я вернулся на второй день уже в темноте — далеко завел!
Я невольно снова пережил эту тревожную ночь.
— Ох и ругал я его! Ведь чего только не передумал. То ли ногу сломал, то ли под зверя попал, то ли на хунхузов напоролся…
— Ну ладно, от встречи с тиграми и хунхузами, надеюсь, бог милует. Мне бы хоть немудрящего кабана. Слушай, Валерка,
Утром Арсений ушел на восток, а мы с Георгием отправились в западном направлении. Чигони, как всегда, занимался хозяйственными делами, свору в тот день оставили с ним.
День выдался морозный и ветреный. Мы не торопясь пересекали длинные, поросшие дубовым редколесьем гривки, сбегавшие с покрытой густым кедровником огромной горы Татудинзы.
Урожай желудя был таким, что на крутых, выдутых ветрами склонах нога буквально катилась по ковру потемневших за зиму плодов. Чертыхаясь, мы старались обходить такие участки.
Богатый желудь привлек много зверя. То и дело встречались ровные стежки чуть заметенных снегом кабаньих следов, лежки и перепаханные замысловатые узоры на месте их пастьбы. Козы исследили лес вдоль и поперек.
Мы шагнули за возвышенность и замерли. Три крупных серо-бурых косули вскочили с лежек и легко запрыгали прочь. Я крикнул: «Кук!» Они сделали несколько замедленных прыжков и остановились, расставив уши. Жорж сорвал с плеча винчестер.
— Если хочешь увидеть кабана, не стреляй! На коз поохотиться успеешь. Пусть бегут, мяса на таборе сколько хочешь…
Козы сорвались и запорхали, как балерины. Жорж проворчал: «Ладно», — и со вздохом повесил винтовку на плечо.
Наконец выбрались к западным отрогам горы, где ветер свирепствовал особо яростно. Срывал и кидал в глаза сухой смерзшийся снег, закручивал смерчи, гнул кустарники, свистел среди деревьев. Прикрывая носы рукавицами, посоветовались и разошлись: Жорж пошел пересекать овражки выше, я — ниже. Вскоре мы потеряли друг друга из виду. Я перевалил через третий ключик, когда услышал в вершине слабый звук выстрела, потом второго, приглушенный ветром крик.
«Неужели Жорка угодил под кабана?!» Я начал торопливо карабкаться в гору. Пыхтя, взобрался на возвышенность и попятился: шагах в пятнадцати вполоборота стоял массивный, черный с проседью секач. Он стоял на маленькой полянке среди сухой полыни и кустов, пошатываясь. И, как топором по мерзлому дереву, звонко щелкал клыками, поводил из стороны в сторону страшной клинообразной головой, но меня, вероятно, еще не видел.
«Ранен и готов к атаке, не зевай!» Винтовка была в руках, и я с ходу выстрелил под настороженное щетинистое ухо. Секач повалился набок, забил по снегу ногами. Тут я снова услышал крик и увидел Жоржа. Он стоял с винчестером наготове; кабан ему не был виден, однако, зная повадки раненого вепря, на сближение не спешил, призывая на помощь меня. Осторожность в общем не лишняя. Я крикнул:
— Готов, иди сюда!
Мы надергали из холки зверя длинную толстую щетину, выпилили
Вернулись на табор поздно. Вычистили ружья, отогрелись, обсудили планы на завтра. Арсений признался, что обнаружил неподалеку свежие следы, но имеет свои соображения: лишние участники помешают. Он подмигнул серо-зеленым глазом:
— Не будем толкаться. Всем доброй охоты!
Ладно. У нас никто никого не принуждал. Мы с Жоржем решили взять свору и идти на Татудинзу, к границе кедровника.
Вышли до солнца. Утро стояло на редкость тихое, погожее. Арсений приложил ладонь к козырьку мохнатой шапки из меха горала, перекинул винтовку стволом, вперед (так удобнее пробираться сквозь заросли) и нырнул в кусты. Мы собрали собак и полезли в гору. Добрались в одиннадцатом часу и скоро наткнулись на свежую копанину: кабаны паслись ночью.
Собаки сунули носы в развороченный, вперемешку с листом снег, зафыркали, замахали хвостами, потянулись в кедровник. Вскоре послышался лай. К одному голосу присоединился второй, потом третий. Гавкают хрипло, отрывисто — значит, держат, тут раздумывать некогда.
— Беги на лай, я буду обходить, могут погнать в сторону, вниз.
Жорж протер очки и торопливо зашагал прямо, я левее по склону. Но не прошел и нескольких сот шагов, как услышал треск и заметил мелькавший среди бурелома черный силуэт отбившегося от стада зверя.
Расстояние — шагов двести, катит под уклон резво, вот-вот скроется из глаз. Была не была, нужно ловить шанс. Силуэт появлялся в «окнах» несколько раз, я успел сделать три быстрых выстрела. Зверь скрылся, за ним промчалась одна собака. Остальные, очевидно, увязались за табуном.
Послышался свист. Я ответил дважды: «Иди сюда». Вышел на след, заметил кровь — значит, все-таки зацепил, но скачет лихо. Снова посвистел и увидел между деревьями сухопарую фигуру в перетянутой кожаным патронташем сероватой замшевой куртке, в заячьей шапке. На красном лице сверкнули очки. Георгий шагал торопливо, разбрасывая по сторонам снег.
— Ну как, попал?
— Да вот, видишь, кровь. Задел, но тяжело ли, кто его знает. Какая-то собака за ним увязалась. Пошли быстрее, может, нагоним.
— Это Дон. Я видел, как он промчался следом за секачом, но выстрелить не успел. Молодец новичок!
В первую половину зимы мы потеряли несколько лучших собак. Двух зарезали секачи, два самых храбрых пса погибли в когтях барсов. Во время новогодних праздников приобрели трех новых, и среди них ласкового, умного сеттера-лаверака Дона. Он прежде ходил только по птице, но хозяин, старый друг нашей семьи Антон Павлович Козак, заверил, что пес азартно облаивает домашних чушек. Мы частенько, за неимением лучших, мобилизовывали таких новобранцев. Правда, большинство шло на зверя не сразу, но в обществе опытных иные быстро обретали навык. Дон, впервые встретившись со зверем, бесстрашно кинулся преследовать его один на один.