Тигр скал
Шрифт:
Минуты отдыха проносились с молниеносной быстротой. Мы полной грудью вдыхали ледяной воздух Тянь-Шаня. Тело предавалось блаженному покою. Но увы, на снегу нельзя лежать долго — это блаженство чревато роковыми последствиями. О, как отяжелело тело! Надо во что бы то ни стало преодолеть эту тяжесть, во что бы то ни стало побороть проклятое искушение валяться на снегу... надо, надо!..
Михо растянулся на снегу и, прикрыв глаза, твердит одно и то же:
— Оставь меня в покое, прошу тебя, оставь меня в покое!..
Темно-каштановая борода, которой он оброс, подчеркивает бледность продолговатого
...Крест вечного упокоения...
— Чего ты ко мне пристал? Оставь меня в покое!..— тоном человека, которому надоедают, кричит на меня Михо, вернее, почти шепотом выговаривает эти слова.
— Если ты не будешь меня слушаться, знай, я снимусь с верёвки и брошусь в пропасть.
Он открывает глаза, смотрит наменя с испугом и, словно боксер, очнувшийся после нокаута, медленно, тяжело поднимается. Страх за меня, за мою жизнь заставляет его подняться.
Потом дело пошло немного лучше. Правда, через каждые три-четыре шага мы падали в снег и отдыхали, но все равно мы продвигались вперед. Не знаю, как долго мы шли до вершины, но в конце концов поднялись на неё и начали спуск. Спускаться было легче, намного легче. И Михо почувствовал себя лучше.
Вот наконец внизу показалась палатка вспомогательной группы. Они встречали нас. Наверное, и пересчитали, и поняли все: один... два... три... четыре... пять... а шестой? Где же шестой? — недоумевают внизу товарищи. Вот кто-то нервно расхаживает перед палатками. И другие засуетились, бегают туда-сюда... Вид лагеря приводит нас в какой-то экстаз. Начинает мерещиться вода... пылающий костер... Языки пламени взвиваются кверху, осыпаются искрами. Мы протягиваем руки к огню, греем их... Увы, это лишь игра воображения!.. Лагерь далеко от нас, очень далеко внизу, как на дне глубочайшей пропасти...
Размышления, размышления... Видения, полные искуса... Темнеет. Спускается ночь.
Все это, такое желанное, родное, теплое, уютное, исчезает из глаз, меркнет, поглощается ночной мглой. Между нами и товарищами внизу пролегает кромешный мрак, между нами и нервно расхаживающим перед палаткой человеком, который — увы! — ничем не в силах нам помочь.
И опять мы остаемся одни. Ночь стала нашей властительницей, ледяная, кромешная ночь Тянь-Шаня.
Снова начнется бред, начнутся крики и стоны, мольбы: «Воды... скорее воды!» Снова будут терзать нас мысли о доме, о близких... И еще — о женщинах. Как знать — быть может, то будут последние наши мысли и мечты, последние желания, обращенные к этому миру...
ДЖУМБЕР КАХИАНИ:
14.18. Участок № 14. Восхождение начинаем в 6 часов 45 минут. Так рано на трассу выходим впервые. Как человек, идущий в потемках, плотью чувствует приближение стены, так и каждый из нас нутром, кожей чувствует возможную опасность, которую готовит нам крыша.
Талая вода крошечным ручейком бежит по крыше, каплет на затылок, стекает на шею, оттуда за шиворот, на грудь. Капли дождя — как тиканье часов: стучат, стучат, стучат...
Желоб,
Некоторое время мы упорно рассматриваем крышу. Вытянув шеи, молча изучаем ее, ищем ахиллесову пяту. Тщетно!
Погода странная. Туман поредел. Однако все равно метрах в двадцати ни черта не видно. Да, так и есть, через несколько минут на наши лица падают первые пушистые снежинки.
— Страховка на шлямбурных крючьях! Если где-нибудь обнаружится трещина, применяйте и скальные крючья! — командует Старший.
Всем ясно: он решил штурмовать карниз сам. Это смертельный риск.
Некоторое время мы молчим, в замешательстве переглядываемся...
А может, он шутит?
Нет, конечно, не шутит. Сейчас не до шуток.
— Двое идут вперед с помощью веревочных лестниц, бурят стену, когда они устанут, их сменят другие, тех, в свою очередь, сменит следующая пара... пройдет — хорошо, а нет — так что ж...— говорит Шалва. Он окидывает нас растерянным взглядом и от бессильной злости сплевывает сквозь зубы.
Всем ясно — Михаил идет на смертельный риск. Он решил один на один сразиться со стеной и ползком взобраться на крышу. Если сумеет — вся группа выйдет на спокойный предвершинный гребень и выиграет один рабочий день. А если нет?.. Все Львиное ущелье, все болельщики, где бы они ни были, затаив дыхание следят за нашей борьбой и ждут победы. А мы обманем их надежды, их веру... Нет, это совершенно невозможно! Как мы потом посмотрим в глаза односельчанам, товарищам, тбилисским коллегам...
Михаилу вспомнился в эти минуты Белый Старец. «Восходитель — это особый человек,— говорил Тэтнэ Аптол.— Охотник может возвратиться с охоты с пустыми руками, никто, кроме домашних, и знать того не будет. Восходитель не принадлежит себе, за свои победы и поражения он отвечает перед народом... За восходителем по пятам следует опасность, опасность подстерегает его на каждом шагу, и если в минуту испытания чувство в нем возьмет верх над разумом — он будет побежден...».
«Рассудительность, разумность...— думал Михаил,— если бы здесь оказались Белый Старец или отец, что бы они посоветовали? С какой стороны, откуда атаковали бы они гранитную крышу? Может, и они, как Шалико и Михо, предпочли бы возвратиться обратно? Может, сейчас самое разумное — именно повернуть обратно? А что значит разумное? Пусть бы кто-нибудь объяснил мне, что разумно в этой ситуации, сказал бы, как поступить, куда идти, в какую
сторону? Задний ум крепок, когда арба перевернется, легко рассуждать».
Есть такая притча или сказка: некто ехал верхом по горной тропинке. Вдруг конь под ним оступился и, свалившись в обрыв, убился насмерть. Всадник уцелел. Он отсек ногу у своего павшего коня, поднялся на ту тропинку, приложил к ней копыто и говорит: «Эх, бедный мой скакун, ведь если бы ты поставил эту свою проклятую ногу поглубже на тропинку, не скатился бы с этой кручи и не отдал богу душу...» Но почему чутье не подсказало ему вовремя, куда и как направить коня? Почему сам он не натянул вовремя поводья?..