Тигр. Тигр!
Шрифт:
— Доктор Берн…
Психиатр вскинул толстую пятерню:
— Чарли, изволь помолчать. Я слушал двадцать минут, а теперь ты послушай хотя бы две.
— Папаша Берн, объясни ему, — попросил Гарднер. — Как следует объясни.
— Я опускаю преамбулу, — продолжал Берн, — и перехожу сразу к сути. Чарли, каждое мгновение нашей жизни представляет собой кризис. В каждый миг мы вынуждены приспосабливаться к новым обстоятельствам, что-то решать, из чего-то выбирать. Представь, ты покидаешь тротуар, чтобы пересечь улицу. Поднимаешь глаза, а прямо на тебя мчится машина… Кризис?
— Да. Я понимаю.
— Alzo [153] .
— Все еще понимаю.
— Очень хорошо. — Берн поднес спичку к успевшей потухнуть сигаре. — Движение вперед — это активная реакция на ситуацию. Ты преодолеваешь кризис и достигаешь своей первоначальной цели. Топтание на месте — суть так называемая покорность судьбе. А вот прыжок назад… не что иное, как бегство. Понятно? Именно это ты и выбрал.
153
Итак (нем.). (Примеч. перев.)
— Доктор Берн, но…
— Погоди. Я объясню. Ты отскакиваешь назад. Бежишь от чего-то. Поворачиваешься к чему-то спиной и таким образом отделяешься от него. И конечно, оно для тебя становится нереальным. Naturlich… [154] Но ведь у тебя есть воображение, верно?
— Я — ученый-поэт.
— Что? A-а, нуда… Отлично. Ученый-поэт от чего-то убегает. Возможно, от необходимости приспосабливаться к новым обстоятельствам. Например, от женитьбы и карьеры. По мере того как близится время, когда ему придется покинуть эту надежную и безопасную больницу, чтобы жить своим умом, его страх растет. Может быть, так, не знаю. Знаю лишь одно: ты поворачиваешься спиной.
154
Естественно (нем.). (Примеч. перев.)
— И этим можно объяснить все произошедшее сегодня?
— Да. О том и речь. Это твой разум пытается себя оправдать. Он же не может сказать: я трус, я боюсь новых обстоятельств. Нет, он скажет: не существует этих обстоятельств, потому что самого мира тоже не существует. Это фикция, розыгрыш, обман, меня просто дурачат… und so weiter [155] . И это будет продолжаться, покаты не поймешь, отчего именно прячешься… и не повернешься к нему лицом.
— А как же Ковен?
155
И так далее (нем.). (Примеч. перев.)
— Что? А, мистер Ковен, мистер Арно и смех… Твой разум создает искусственные подтверждения своей версии. Возможно, ты никогда в жизни не видел этих джентльменов и всего лишь придумал ту встречу. Возможно, встреча была в действительности, но ты превратил безобидных людей в мнимых чудовищ. Можно найти дюжину объяснений, но
— А угрозы? То, о чем говорил Арно? И при чем тут его черные очки?
— Чарли, Чарли… — снисходительно помахал сигарой Берн. — Ты ученый-поэт? Этот мистер Арно… сам поистине поэтическое творение. Я не говорю, что он нереален. Реален для тебя… и изображен очень живописно. Но я рад заметить, что для меня его не существует. Жаль, ведь я тоже ученый-поэт… — Берн хихикнул, потом засмеялся.
Все тот же смех без смеха! Хохот попугая.
Грэнвилл напряженно вслушался, впитывая каждый звук и медленно поднимаясь со стула.
— Спасибо, доктор Берн, и до свидания, — мрачно проговорил он. — Отличное представление. Великолепное. Еще чуть-чуть, и вы бы меня убедили.
Разгневанный Гарднер вскочил на ноги:
— Какого черта!..
— Смех. Вот что вас выдало, доктор Берн. Выходит, все эти изящные объяснения, предлагаемые психиатрией, на деле не более чем сказки… Маскировка. Сначала вы нашего брата высмеиваете, потом стыдите, а когда ничего не получается, снисходите до объяснений… Но со мною этот номер не пройдет!
— Чарли, как это понимать?! — Джинни побелела от ярости. — Ты меня бросаешь?
— Я… — запнулся Грэнвилл.
— Мы же вроде как любим друг друга. В себе-то я уверена, а вот что скажешь ты?! Или меня тоже не существует? Я — элемент грандиозной пропагандистской кампании? Космическая Мата Хари?
— Я… просто не знаю.
— Или я — новое обстоятельство, к которому ты не хочешь приспосабливаться?!
— Джинни, клянусь, я не знаю.
— Чарлз… — У Джинни тряслись губы, но она изо всех сил старалась держать себя в руках. — Помнишь, мы говорили про альбом для фотографий? Давай прямо сейчас и начнем. Отпуск! — Она с мольбой в голосе обратилась к Берну: — Доктор, скажите, ведь отпуск — это то, что нужно?
Берн кивнул лоснящейся лысиной.
— Милый, три недели… вместе.
— Четыре недели минимум, — добавил Гарднер. — Четыре недели в Майне. Я оплачу.
— И полетим не откладывая, на этих выходных. Можно будет там пожениться… а можно и не спешить. Как захочешь.
— Женитьба? Фу… — хмыкнул Гарднер, — Пережиток феодализма.
— Я хочу, чтоб ты знал, что ты не должен меня бояться… я не причиню тебе вреда. Я поклялась, что сделаю все, чтоб тебе было хорошо, и я сдержу слово.
— Речь истинного джентльмена, сестренка, — прокомментировал Гарднер.
— Нет, Джинни, ничего хорошего тут нет, — с горечью возразил Грэнвилл. — Можно воздействовать социальным давлением, а можно, хотя Ковен об этом не упомянул, сексуальным вознаграждением…
— Мерзавец! — Дрожащей рукой Гарднер сгреб его за лацканы. — Да как ты смеешь ее оскорблять! Чего ты добиваешься? Если ты думаешь…
— Не трогай меня, Гарднер!
— Трогать?! Да я тебя на куски разорву!
— И что, я должен испугаться? Зная, что для меня приготовил Ковен?
Грэнвилл рванулся и высвободился. Он попятился к двери кабинета, положил ладонь на ручку.
— А теперь слушайте. Вы, Гарднер и Берн, моя связь со штабом Ковена. Передайте Ковену и Арно, что лучше оставить меня в покое. Иначе будут неприятности. Может, я и дурак… но сумею постоять за себя.