Тигровая лилия
Шрифт:
Теперь осталось выполнить один пункт в его планах на сегодня – самый восхитительный и важный. После того как они насладятся друг другом, он наденет на нее тот кружевной, полупрозрачный пеньюар, который так ей идет, а потом усадит ее, возьмет ее руки в свои и простыми, идущими от самого сердца словами скажет ей о своей любви. О том, что она теперь стала для него центром мироздания, что до встречи с ней его жизнь не имела смысла. И после этого восхитительного вечера, полного бесконечных ласк, нежности и обожания, она поймет, что он говорит от чистого сердца. Конечно, эти признания вызовут новый всплеск страсти, и тогда он сможет скрепить свои
Он потер руки в предвкушении.
– Мне кажется, Диксби догадался, почему ты запер столовую. – Лили оглядела себя. – Ты испортил вином все мои кружева. Видел, каким взглядом он посмотрел на меня, когда мы выходили из столовой? Не сомневаюсь, что завтра утром обнаружу возле своей тарелки детский фартучек.
– Ты преувеличиваешь. – Он принялся за панталоны. – Не волнуйся, я куплю тебе столько новых платьев, сколько испорчу. Но учти: если ты будешь заказывать такие же платья, как это, они тебе долго не прослужат.
Ее губы дрогнули в легкой улыбке.
– Вам нравятся такие откровенные декольте, милорд?
–М-м. Именно. Даже слишком.
Он коснулся ее обнаженной груди, подтверждая свой ответ, который подразумевал ее вопрос, и провел кончиками пальцев вниз, по ряду мелких пуговиц. Лили замерла, пока его пальцы медленно скользили по ее телу, но несколько раз ее начинала бить при этом дрожь.
– Декольте – это замечательно, но больше всего мне нравятся пуговицы. Множество маленьких пуговиц, до самого пола.
– В этом сезоне такой стиль не в моде.
– К дьяволу моду. Я люблю пуговицы. Не знаю почему, но, когда я вижуих на тебе, они сводят меня с ума.
Он покачал головой и вновь стал расстегивать панталоны. Однако его руки невольно замерли, когда он увидел, как она медленно, еле касаясь пальцами, провела рукой по тому же пути, что и он, – от выреза платья и до талии… и обратно…
– Не делай этого Лили, пожалуйста.
– Почему? – промурлыкала она в ответ.
– Потому, что я больше не могу… – Он не мог оторвать взгляда от ленивых, обольстительных движений ее тонких пальчиков… – Лили, остановись. Пожалуйста. Это нарушает мой план…
– План? – Она замерла. – У тебя был план даже на этот вечер? Ты составил себе расписание?
Он машинально кивнул, по-прежнему не отрываясь глазами от пуговиц.
– Вполне определенный план.
– И что же это за… – Она вдруг судорожно вздохнула, догадавшись об ответе. Ее пальчики снова заскользили по застежке на груди, сначала с некоторым колебанием, а затем с откровенным желанием возбудить его еще больше.
У него пересохло во рту. Внезапно он обнаружил, что совершенно гол. Самоё удивительное, что он совсем не помнил, как снял с себя эти проклятые панталоны. А потом он понял, почему она вдруг забыла спросить про его «вполне определенный план». Чтобы удостовериться, он взглянул ей в лицо, напомнив себе, что пуговицы от него никуда не денутся, что ему гораздо важнее сейчас увидеть, как она восприняла его наготу. И – не смог отвести глаз от нее… Конечно, она раньше бросала на него короткие стыдливые взгляды. Они ведь каждую ночь были вместе, и он ласкал ее со всем искусством требовательного наслаждения, поощряя ее исследовать его тело, уча всему, что знал сам и что могло доставить удовольствие им обоим. Однако он никогда еще не стоял перед ней
Заметив, как покраснело его лицо, она повторила слова, когда-то сказанныеим самим:
– Дыши, Майлс.
Он сделал глубокий вдох и через миг уже склонился над ее затянутым в шелк телом всей своей кожей, ставшей вдруг необычно чувствительной, впитывая тепло, исходящее от нее, манившее прильнуть к ней всем телом.
– Лили, – он уперся лбом в подушку возле ее головы, пытаясь вспомнить, чтоже он собирался делать дальше, – у меня есть план.
– Я знаю. – Она выгнулась вверх, и он почувствовал, как пуговки на ее платье вжались в его кожу. – Но мой план лучше…
Он принялся ее целовать, но заставил себя остановиться.
– Я должен тебе кое-что сказать.
Однако губы сами, словно не подвластные его воде, прижались к бьющейся на ее шее жилке, впитывая биение ее сердца, а руки уже ласкали ее тело. Это было какое-то сумасшествие. Он… он просто ничего не мог с собой поделать. Но он должен!
– Это важно, Лили, – простонал он.
– Да? – Ее вопрос прозвучал как приглашение к еще более интимным ласкам. Она откинула назад голову, открывая его жадным губам изящную шею и грудь. – И что же это такое?
Он слышал, как учащается ее дыхание, почувствовал, как подрагивают и приподнимаются ему навстречу ее груди, едва прикрытые лифом платья. Его губы двинулись ниже.
– Я хотел, чтобы все было сегодня как… как положено, Лили, – пробормотал он из последних сил.
– Тогда твой план полностью выполнен.
Она еще больше выгнула спину, и он, обхватив руками ее талию, прижал Лили к себе, покрывая чувственными медленными поцелуями полуобнаженную грудь.
– Пуговицы, – прошептала она. – Расстегни их.
Он услышал свой отчаянный стон и заставил себя поднять голову, оторвавшись от этого невыносимого искушения. Он хотел видеть ее глаза, прежде чем сделать свое признание.
– Нет, подожди, я же должен тебе сказать… – Однако соблазн был слишком велик. Он с полным отчаянием почувствовал, как пальцы его послушно стали освобождать от петли верхнюю пуговку на лифе. Он стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться на том, что собирался сказать.
– Я же все пытаюсь сказать тебе, что люблю тебя, черт возьми!
Он вновь застонал, но уже от отвращения к себе. Он снова все сделал не так: уставился на ее груди и сказал им, что любит ее. А она терпеть не может, когда мужчины глазеют на ее грудь. Он тихо чертыхнулся.
– Я тоже люблю тебя, Майлс. – Он тут же поднял голову, и Лили одарила его своей самой нежной, самой чарующей улыбкой. – А теперь, почему бы тебе все-таки не расстегнуть твои любимые пуговицы?
Он так хотел быть торжественно-серьезным… Вот сейчас он скажет ей что-то очень важное для них обоих. Он столько раз повторял про себя эти слова, репетируя часами свой монолог об их новой жизни… Однако как назло не мог вспомнить ни одного слова.