"Тихая" Одесса
Шрифт:
Алексей долго лежал без сна. Из мрака наплывал неумолчный тревожащий шорох ковыля Потом со стороны фургона донесся какой-то металлический лязг. Алексей прислушался. Галина возилась с «Ундервудом», — должно быть, передвигала его в изголовье. Послышался стук, что-то хрустнуло и осыпалось.
«Конец машинке!» — с удовлетворением подумал Алексей.
Видимо, дорожная тряска и этот последний толчок довершили начатое им, но теперь вся ответственность падала на Галину.
— Дядько Боровой… — тихонько позвала
Боровой мерно похрапывал под фургоном.
Галина легла, поворочалась с минуту и затихла.
Утром о ночном эпизоде не было сказано ни слова. Боровой пешком отправился в деревню. Через час он вернулся.
— Так и е, Нечипоренко, — сообщил он. — Я его ще вчера признав, зря тильки в степу мучались.
— Тоже мученик! — презрительно сказала Галина — Спали, как сурок. Самого-то видели?
— А як же! Веди, говорить, ее швыдче! И так про вас уважительно сказав: ясочка! — Боровой состроил умильную гримасу. Глазки его хитро поблескивали.
От такой фамильярности у Галины перекосилось лицо. На лбу, на щеках, даже на шее выступили красные пятна.
— Придержите язык! — выкрикнула она, и в голосе ее вдруг проскочили резкие визгливые ноты. — Извольте не забываться!
— Так я что… — испуганно забормотал Боровой. — Я же ж так, шуткую…
— Приберегите ваши шутки для кого-нибудь другого, мне они не по вкусу! — и, красная, злая, отвернулась от растерявшегося возницы.
Алексей слышал, как она процедила сквозь зубы: «Тоже ровню себе нашел, хамье…» Он усмехнулся про себя и подумал: «Ишь как ее проняло, дворяночку!»
Виновато моргая, Боровой разобрал вожжи, и они поехали.
Перед деревней, перегораживая въезд, стояли телеги. Лошади жевали разложенное на них сено. На земле под телегами сидели и лежали человек пять с винтовками. Чуть впереди стоял какой-то человек в кубанке и синем казачьем чекмене. На поясе у него висел наган.
— Кто это? — спросил Алексей.
— Есаул Цигальков, — не поворачивая головы, ответила Галина, — адъютант атамана.
Цигальков поджидал их, нетерпеливо щелкая нагайкой по голенищу хромового сапога. Остроносый, смуглый, с черными закрученными усиками, туго стянутый в талии узким кожаным ремешком, он был похож на кавказца.
— Добро пожаловать! — приветствовал он Галину, касаясь пальцами кубанки. — Счастлив видеть вас, долгожданная Галина Сергеевна!
Он помог ей сойти с фургона и даже попытался руку поцеловать. У него были манеры бывалого ухажера. Галина, все еще возбужденная стычкой с Боровым, руку отняла:
— Не надо, Афанасий Петрович, не люблю!
— Ах, суровая! — сказал Цигальков, патетически возвышая голос.
Он не смотрел на Алексея, но тот все время чувствовал, что Цигальков ни на секунду не выпускает его из поля зрения.
— С чем
— Привезла. Мешок в фургоне.
— Прелестно! Хорошая машинка?
— Не знаю, я в них ничего не смыслю. Боюсь только, что дорога не пошла ей на пользу. Нас ужасно трясло. Кроме того, на вокзале во время посадки ее, кажется, сильно стукнули. Теперь там что-то шатается и дребезжит, — морща нос, сказала Галина.
Цигальков рассмеялся:
— Ничего, починим. Та-ак-с… Вы, кажется, приехали не одни? — Он круто повернулся на каблуках и впервые прямо взглянул на Алексея колючими, с наглинкой, глазами.
— Это Седой, — сказала Галина. — Шаворский…
— Я по поводу сапожных головок, — перебил ее Алексей, подходя ближе.
— Ага! Можем устроить. А как повезете?
Алексей отвел полу пиджака, показывая веревочную опояску.
Цигальков поднес к кубанке руку с болтающейся на ней нагайкой.
— Милости прошу! Как поживают наши доблестные союзники?
— Прилично, — в тон ему отозвался Алексей. — Не жалуются.
— Приятно слышать. Ну что ж, пойдемте. Эй, — сказал он Боровому, — захвати мешок, лошади пусть здесь останутся… Прошу сюда.
Бандиты в проходе между телегами посторонились.
В деревне было тихо, безлюдно. Цигальков повел и к по единственной улице мимо белых хатенок с насупленными соломенными застрехами, мимо темных амбарушек и косых плетней, за которыми на длинных стеблях качались белые, розовые и красные мальвы. Галина оживленно болтала с бравым есаулом. Она успокоилась и чувствовала себя теперь превосходно.
За поворотом, на небольшой площади возле мостика через реку, они неожиданно увидели толпу.
— Что там такое? — спросила Галина.
— Так… — Цигальков махнул нагайкой. — Публика. Поймали большевиков из красного обоза, теперь атаман затеял спектакль в воспитательных целях. Хотите посмотреть?
— Нет уж, избавьте, такие зрелища не по мне, — брезгливо поморщилась Галина.
Цигальков повернулся к Алексею:
— Может быть, вы желаете? — Он улыбался как радушный хозяин.
— Интересно бы взглянуть, — промолвил Алексей.
— Я устала, — сказала Галина капризно. — Еще насмотритесь, была б охота.
— Желание дамы — закон! — Цигальков приглашающим жестом указал на большую свежевыбеленную хату с голубыми наличниками на окнах:— Сюда, пожалуйста.
Уже возле самой двери их настиг истошный человеческий вопль: на площади началась экзекуция…
НЕЧИПОРЕНКО И ДРУГИЕ
Нечипоренко в хате не оказалось. Хозяйка, пышная дебелая молодуха с насурмленными бровями, сказала, что «батько пийшов на майдан, бильшаков вешать». Цигальков снова предложил Алексею: