"Тихая" Одесса
Шрифт:
— Может, сходим все-таки?
Точно борясь с искушением, Алексей сказал:
— Хорошо бы… Только глаз много.
Цигальков понимающе кивнул:
— Тогда посидите здесь, я вас ненадолго оставлю. Галина Сергеевна, прошу извинить! — Он щелкнул каблуками и вышел.
Боровой положил мешок с «Ундервудом» на пол; отводя глаза, проговорил:
— Сходить подывиться, шо там… — и двинулся за Цигальковым.
В оставшуюся приоткрытой дверь снова ворвался дикий, исполненный нестерпимой боли крик…
Хозяйка охнула, закрыла
— Не можу терпеть! Я и скотину не гляжу, когда режуть. Вели бы у степ!
Галина опустилась на лавку, развязала косынку и принялась поправлять волосы.
Трудно передать чувства, владевшие Алексеем. Рядом умирали товарищи, неизвестные его друзья Умирали мучительно. Что придумали для них бандиты? Поджаривают пятки? Ногти срывают? Вырезают ремни из спины и солью посыпают кровоточащее обнаженное мясо?… Лучше не думать об этом!…
Но как не думать, когда нервы натянуты до предела, а слух напряженно ловит каждый звук, доносящийся извне? Когда тебя, будто кипятком, захлестывает ненависть и кричать хочется от бессильной злобы и сознания собственной беспомощности!…
А тут еще чужие следящие глаза. И виду не подай, что тебя это хоть сколько-нибудь трогает!…
Собрав всю волю, Алексей заставил себя поднять с пола и вытащить из мешка «Ундервуд». Не спеша расчистил место на столе, поставил машинку и принялся собирать отвалившиеся винтики и планки. Крики теперь стали глуше, но каждый раз, когда они пробивались в хату, было такое чувство, словно костлявая рука хватает за сердце и безжалостно тискает его твердыми шишковатыми пальцами.
— Иди ляжь, — предложила молодуха Галине. — Бачь, як втомилась с дороги, бледная зовсим! — И она увела Галину в другую половину хаты.
Когда через полчаса с улицы ввалились люди во главе с есаулом Цигальковым, Алексей все еще возился с «Ундервудом». Бандитов было шестеро. Боровой не пришел.
Цигальков представил Алексея Нечипоренко. Высокий дородный атаман был одет в английский зеленоватый китель и мерлушковую петлюровскую папаху с золотым шитьем на шлыке. Длинные пшеничные усы счесаны вниз по-запорожски. Глаза маленькие, умные, в набрякших веках. Когда он снял папаху, оказалось, что его круглая правильной формы голова наголо выбрита. «Оселедец бы еще, ни дать ни взять — Тарас Бульба», — подумал Алексей.
Нечипоренко протянул ему руку, и Алексей вчуже подумал, что, может быть, этой самой рукой он только что убивал его товарищей.
— От Викентия? — спросил Нечипоренко.
— Так точно.
— Друкарню привезли? — Он подошел к столу и сунул пальцем в клавиши.
Рычажок с литерой судорожно подскочил, звякнул и застрял на полпути.
— Шо таке?…
— Повредилась в дороге, — сказал Алексей. — Галина ее ночью в головах пристраивала, видно, сломала что-то.
— Вот те раз! Шо ж тепер робыть?
— Наладим, — заметил Цигальков, осмотрев машинку. — В Парканах есть часовщик, он починит.
— А де сама Галя?
—
— А ну, покличь!
— Нехай выдпочивае, батько, стомылась у дороги дивчина.
— Есть еще дело, — сказал Алексей, чтобы отвести разговор от машинки.
Нечипоренко поманил его в угол:
— Ну?
— Шагаорский встретиться с вами хочет.
— Чому?
— Договориться о совместных действиях: он кое-что наметил.
— Где встретиться? Колы?
— Он предлагает Нерубайское, у священника. А когда— сами скажите. Чем скорее, тем, конечно, лучше. Кстати, велено передать, что там вы увидите немало интересного.
— Що?
Алексей хотел отделаться каким-нибудь туманным многозначительным намеком, но тут его словно осенило: он неожиданно вспомнил, что в Нерубайском имеются катакомбы, пользующиеся самой мрачной известностью в округе.
— Катакомбы в Нерубайском знаете?
— Ну?
— Там кое-что припасено.
— Ага!…
Вертя в пальцах какой-то небольшой блестящий предмет, Нечипоренко в задумчивости подвигал усами. На его мясистых щеках вздувались и опадали розовые бугорки.
— Добре. Колы думаешь вертатысь?
— Так хоть сейчас.
— Гости до вечера, я все обмозгую…
Бандиты (рассаживались за столом. Цигальков усадил Алексея до правую руку от себя, напротив Нечипоренко. Хозяйка натаскала из печи тяжелых чугунов с жирно пахнущей едой, -поставила два глиняных кувшина с самогоном. Когда расселись, угрюмый рябой парень с жестким чубом, прикрывавшим рубец на лбу, сказал:
— Вот кому прибыль, Феньке. Еще обоз возьмем — ей на год хватит!
— На вас напасешься! — сердито проворчала хозяйка.
— Не скупись! Тебе небось задешево досталось!
— Тоби задорого! — огрызнулась она, — Сонных повязать дурак сумеет…
— Фенька-а! — Нечипоренко повел на нее тяжелым сощуренным взглядом.
Она, ворча, отошла к печи.
Пили долго, не спеша. По-видимому, в этой затерянной в степи деревушке бандиты чувствовали себя в безопасности. Говорили они на том смешанном русско-украинском языке, который иронически называли «суржиком», и, прислушиваясь к их разговорам, Алексей многое узнал о последних минутах бойцов продотряда, замученных на деревенской площади. Возбужденные расправой, бандиты со вкусом смаковали подробности. Алексей улыбался. Во рту у него пересыхало, кусок не лез в глотку…
Захмелевший Нечипоренко размяк и снова вспомнил о Галине:
— Де ж Галя? Фенька, буди ее!
— Не чипай дивчину, батько. Ще успиешь надывиться!
— Буди, колы наказують! — загремел Нечипоренко и вдруг обратился к Алексею: — А ну, як тебе… Седой, разповидай, чи не совратив по дороге нашу непорочну пасхальну голубыцю?
Алексей посмотрел на него исподлобья и сплюнул на пол:
— На черта она мне сдалась! Селедка мореная!
Нечипоренко повертел в воздухе пальцем: