Тихая провинция (Маятник мести)
Шрифт:
"Дьявол, у них импортная плита с блокировкой на случай утечки!" понял он.
Этого Нечай не ожидал. Постояв несколько секунд в нерешительности, Геннадий пошарил рукой за плитой, затем осторожно, стараясь не шуметь, снял верхнюю решетку, отложил ее на соседний стол. После этого он вытащил все горелки, аккуратно поставил их рядом на стол, приподнял верхнюю панель, нашарил там какие-то провода, тонкие, медные трубки и стал ожесточенно все это рвать.
Ему казалось, что работает он слишком громко, что сейчас сбегутся сюда хозяева, но и отступать Нечай не хотел. Наконец решив, что сделал достаточно,
Уже в машине Рыдя спросил его:
– Ты чего так долго возился?
Геннадий попробовал отмахнуться от него, но Рыдя схватил его за руку
и воскликнул:
– Оба-на! Ты что убил кого-то?
Нечай сначала не понял, но потом глянул на ладонь, она у него оказалась вся в крови.
– Да нет, - отмахнулся он, - просто порезался.
Пока Рыдя перевязывал ему пальцы разорванным носовым платком, Нечай курил и прислушивался к внутренней дрожи, оставшейся после этих треволнений.
"Старею, что ли?
– думал он.
– Раньше и не в таких переделках бывал, но такого никогда не было".
Рядом нетерпеливо ерзал Рыдя, поглядывая то на него, то на дом. Чуть передохнув, Нечай рассказал ему о вынужденной заминке на кухне Алиева, его "адъютант" только присвистнул и еще с большим уважением посмотрел на своего шефа. Про себя он подумал, что на такое способен только Нечай.
Время шло, белокаменный дом в призрачном свете луны казался сказочным замком, но красота его мало трогала Нечая и Рыдю.
"А если они почувствовали запах и теперь спокойно проветривают дом?
– гадал Нечай, поглядывая на небольшую коробочку приемника "жучка". Хорошо еще, что Рамиз расстарался и всунул в каждую комнату по кондиционеру, а то сейчас бы вообще все окна были открыты".
Наконец они услышали донесшийся из динамика непонятный шум, затем
детский голос сказал что-то на незнакомом им языке, а потом повторил по-русски:
– Мам, я писать хочу.
– Ну пошли, горе ты мое!
– прозвучал в ответ сонный женский голос, послышались какие-то звуки, в которых Нечай угадал шлепанье босых ног по полу, а затем щелчок выключателя.
Динамик захрипел и смолк, из окон первого этажа блеснула вспышка пламени, потом до них донесся грохот взрыва, а затем еще более мощный взрыв сорвал крышу здания и прорвался пламенем одновременно сквозь окна и двери. На крышу "Нивы" стали падать обломки кирпичей и шифера, один из них пробил ветровое стекло и попал в ногу Геннадию. Рыдя завел машину и, отчаянно газуя, врубил заднюю скорость. "Нива", ломая подлесок, поползла назад и вылетела на поле подальше от догорающего некогда самого красивого здания города Энска.
В город они вернулись изрядно попетляв по проселочным дорогам. Нечай не хотел, чтобы их покореженную машину видели пожарные и милиция, спешившие на звук взрыва. В тот же день нечаевские стукачи сдали обоих пацанов, вывезших взрывчатку с завода. Те только и успели, что хорошо погулять вечерок в ресторане. Областное начальство
Сюжет областной телекомпании с роскошной панорамой развалин дома Алиева повторило даже центральное телевидение с назидательным разъяснением: не шутите дети и взрослые со спичками, а тем более со взрывчаткой.
Многострадальную "Ниву" Нечаю пришлось отдать в ремонт. На удивление
долго он хромал от полученного в машине ушиба, но это были уже мелочи. Своего он добился. Установив контроль над освободившейся территорией, Нечай съездил в столицу губернии и, заручившись поддержкой больших людей, покровительствовавших в свое время Алиеву, всего через два месяца он оказался единственным хозяином города в своей сфере влияния. Такого в Энске еще не было никогда.
К этому времени подоспели еще два события, немаловажные для города:
бульдозеры принялись сносить ветхие строения старого рынка, а в областном центре начался закрытый суд над Ремизовым.
ГЛАВА 18.
Все происходившее в этом зале Ремизов воспринимал как со стороны, словно это не он сидит за деревянным барьером и не его называют странным словом "подсудимый". Алексей не сразу отзывался на свою фамилию, вставал нехотя и на вопросы судьи и прокурора отвечал скупо и односложно. Годованюк свое дело знал, к обвинительному акту придраться было трудно, версию свою он сколотил крепко и правдоподобно. Она объясняла все: и непонятный звонок с просьбой о помощи, и выстрелы в спину девушки. Иногда Алексею начинало казаться, что это действительно он убил обоих. Ведь он ехал в тот домик именно с мыслью убить. Но потом перед ним вставало красивое, кукольное лицо мертвой жены, и он понимал, что вряд ли смог бы поднять на нее руку.
Тогда Ремизов словно просыпался, его начинала душить злоба от несправедливости происходящего. Тогда он начинал огрызаться, пробовал возражать прокурору. Гасил эти порывы его адвокат, невысокий, тучный еврей, в два счета объяснивший Алексею безнадежность его положения.
– Лучше признать вину, а дальше уже мое дело, - убеждал он Ремизова в перерыве заседания суда.- Поймите, от наказания вам все равно не уйти, так надо хотя бы до минимума сократить срок.
И Алексей смирился. Он покорно отвечал "да" или "нет", стараясь не выбиваться из наезженной колеи официальной версии. Теперь заседания суда проходили ровно и даже скучновато. Прокурор свое слово сдержал, в зале суда сидело человек десять родственников Гринева да сказавшие свое слово свидетели. Оживление этого скучноватого действия произошло только два раза. Сначала охранник охотничьего домика, недавно отошедший от травм, полученных по вине Ремизова, вдруг сорвался и закричал:
– Повесить его надо!
– и тут же без перерыва зарыдал, вытирая трясущейся рукой крупные мужские слезы. Пришлось вывести его из зала и даже вколоть что-то успокаивающее. Ремизову стало жаль этого человека, он попал ему под руку абсолютно случайно. Второй свидетель, наоборот, изрядно посмешил публику. Опухший от дармовой выпивки Борян, плохо понимающий, где он и что его спрашивают, щедро пересыпал свою речь так называемой "ненормативной лексикой", и
вызвал у присутствующих в зале дам, не исключая и госпожи судьи, дружное