«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Кузнецов Феликс Феодосьевич

Дальнейшая судьба Григория Мелехова, касающаяся его службы в Красной армии, дана в книге пунктиром. Сверим этот пунктир «служивской» биографии Григория Мелехова с «Послужным списком» Харлампия Ермакова:

Харлампий Ермаков

«Служил в 3-м Дон[ском] отдельн[ом] совполку на должн[ости] комэскадр[она] по расформированию 3 Дон[ского] совполка попал с пополнением в 14 кав[алерийскую] д[ивизию] ... по должности — помкомэскадрона — апрель, май 1920 г.»

«В бою под городом Львовом при ранении комполка был назначен временно комполка 80,

под мест[ечком] Коляковичем ранен...» — август-сентябрь 1920¹²² (Послужной список).

«...Был два раза ранен в сражении с Врангелевскими бандитами под Перекопом, Рожественской и др. местах. Участвовал в боях против белополяков и врангелевских банд. Июль-сентябрь 1920 г.»¹²³

«За службу в б[елой] армии был послан на фильтрацию Особого отдела 14 кав[алерийской] д[ивизии], где был арестован, находясь под следствием Особого от[дела] конной армии и Трибуналом Кон[ной] армии препровожден в Особ[ый] от[дел] Юго-Зап[адного] фронта. За отсутствием обвинения был освоб[ожден] — июль 1920 г.»;

«Уволен в бессрочный отпуск как бывший белый офицер в порядке приказа СКВО № 26/сек—1922 — январь 1922 г.» — Послужной список по строевой части 14 кавдивизии 1-й Конной армии»¹²⁴.

Григорий Мелехов

Из рассказа Прохора Зыкова: «Вместе с ним в Новороссийске поступили в конную армию товарища Буденного, в четырнадцатую дивизию. Принял наш Григорий Пантелевич сотню, то бишь эскадрон, я, конечно, при нем состою, и пошли походным порядком под Киев. Ну, девка, и дали мы чертей этим белым — полякам!» (5, 309).

«Недели через две после этого от Григория пришло письмо. Он писал, что был ранен на врангелевском фронте...» (5, 350).

«Совсем пришел? — спросил Прохор.

— Совсем. Вчистую.

— До какого же ты чина дослужился?

— Был помощником командира полка.

— Чего же это тебя рано спустили?

Григорий помрачнел, коротко ответил:

— Не нужен стал.

— Через чего это?

— Не знаю. Должно быть, за прошлое.

— Так ты же эту фильтру-комиссию, какая при Особом отделе офицеров цедила, проскочил, какое может быть прошлое?

— Мало ли что» (5, 362—363).

Удивляет скрупулезная точность в совпадении биографий Григория Мелехова и Харлампия Ермакова после Вёшенского восстания.

Возвращаясь после демобилизации домой из Миллерова на быках с разбитной возницей, Григорий вспоминает: «Не раз он в Польше, на Украине и в Крыму растирал в ладонях сизую метелку полыни, нюхал и с тоской думал: “Нет, не то, чужое...”» (4, 356).

Но Украина, Польша, Крым — это ведь и есть воинский путь Харлампия Ермакова в Гражданскую войну в составе 1-й Конной армии Буденного. В романе повторены такие детали, как его благополучное прохождение через фильтрационную комиссию Особого отдела, факты конкретного несения службы на Украине, Польше и Крыму, точный адресат противника (белополяки, врангелевцы) и демобилизация в должности

командира полка и не за что-нибудь, а «за прошлое» — как «бывшего белого офицера».

Близость воинского и жизненного путей Харлампия Ермакова и Григория Мелехова поражает.

VI глава восьмой части романа посвящена тому, как бравый красный командир Григорий Мелехов возвращается домой в Вёшенскую из Миллерова:

«— Прийдется вам, товарищ командир, ехать на быках. Лошадей у нас на весь хутор одна, и та на трех ногах ходит. <...> Дадим вам наилучших быков и в проводницы — молодую вдовую бабу...» (5, 352).

Сивоволов рассказывает по этому поводу следующее:

«Шолохов не дает названия первого казачьего хутора, где председатель ревкома предоставил Григорию подводу. Конечно, это мог быть только Нижне-Яблоновский.

Уволенный из Красной армии Харлампий Ермаков домой добирался таким же путем. От станции Миллерово ехал на обывательских подводах. По установленному порядку хуторские председатели обязаны были предоставлять подводы демобилизованным красным командирам и везти их до следующего совета. Приехав в хутор Нижне-Яблоновский, Ермаков зашел в совет (ревкомы еще в марте 1920 года были реорганизованы в исполкомы). Председателя на месте не оказалось. Секретарь исполкома Мордвинкин Илья Егорович, проверив документы у Ермакова, сказал:

— Подводы у нас имеются только воловые. Лошадей нет. Отвезет вас баба.

Ермаков вспылил:

— Это как же так! На быках в такую даль?! Я, стало быть, впереди, они сзади?.. Нет, я уж лучше пешком пойду. В дороге подберут.

Хлопнув дверь, Ермаков ушел, а Мордвинкин, ошалело вытаращив глаза, ахнул:

— Это же тот самый Ермаков, какой командовал казаками в восстание!

Хуторской исполком занимал половину дома, принадлежавшего отцу Григория Дударева. По счастливой случайности Дударев оказался свидетелем разговора Мордвинкина с Ермаковым.

В беседе с Дударевым я осторожно задал вопрос о том, не слишком ли много он знает о Ермакове. Он недовольно пыхнул:

— Как же! Кто в наших хуторах не наслышался о повстанцах и Ермакове. С весны до середины лета шла война»¹²⁵.

Эти слова старого казака подтверждают высказанную нами ранее мысль о том, что энергетическая сила воздействия личности Ермакова на окружающих на Дону была очень велика. Она не могла не затронуть и Шолохова, когда он задумал писать роман о восстании на Верхнем Дону.

Скажу более: на Шолохова и его роман оказала, быть может, решающее воздействие не только жизнь и судьба Харлампия Ермакова, но и его смерть.

Нет сомнений в том, что писатель тяжело пережил расстрел Ермакова. Можно предположить, что именно трагическая смерть этого человека, нравственные обязательства перед его памятью дали Шолохову силы устоять под натиском литературной критики, напором литературных и политических властей и остаться верным правде жизни, не сделать Григория Мелехова, как того от него требовали, «большевиком», «своим».