Тихий Дон. Том 1
Шрифт:
Лагутин – букановский казак и первый председатель казачьего отдела при ВЦИКе второго созыва – жег казаков кровяными, нескладными, но бравшими за живое словами. Говорил председательствовавший Подтелков, его сменил красивый, с усами, подстриженными по-английски, Щаденко.
– Кто это? – вытягивая граблястую руку, допытывался у Григория Христоня.
– Щаденко. Командир у большевиков.
– А это?
– Мандельштам.
– Откель?
– С Москвы.
– А эти кто такие? – указывал Христоня на группу делегатов воронежского
– Помолчи хучь трошки, Христан.
– Господи божа, да ить, стал быть, любопытственно!.. Ты мне скажи: вон энтот, что рядом с Подтелковым сидит, длинный такой, он – кто?
– Кривошлыков, еланский, с хутора Горбатова. За ним наши – Кудинов, Донецков.
– Ишо разок спытаю… А вон энтот… да нет!.. вон крайний, с чубом?
– Елисеев… не знаю, какой станицы.
Христоня, удовлетворенный, замолкал, слушал нового оратора с прежним неослабным вниманием и первый покрывал сотни голосов своим густым октавистым «верна-а-а!..».
После Стехина, одного из казаков-большевиков, выступил делегат 44-го полка. Он долго давился вымученными, шершавыми фразами; скажет слово, как тавро поставит в воздухе, – и молчит, шмурыгает носом; но казаки слушали его с большим сочувствием, изредка лишь прерывали криками одобрения. То, что говорил он, видимо, находило среди них живой отклик.
– Братцы! Надо нашему съезду так подойти к этому сурьезному делу, чтоб не было народу обидно и чтоб покончилось оно все тихо-благо! – тянул он, как заика. – Я к тому говорю, чтоб обойтиться нам без кровавой войны. И так три года с половиной мурели в окопах, а ежели, к тому сказать, ишо доведется воевать, то казаки уморились…
– Правильна-а-а!..
– Совершенно верно!
– Не хотим войны!..
– Надо договориться и с большевиками, и с Войсковым кругом!
– Миром надо, а не абы как… Нечего шаровариться!
Подтелков громил кулаками стол – и рев смолкал. Вновь, потрагивая сибирьковую бородку, тянул делегат 44-го полка:
– Надо нам послать своих от съезда депутатов в Новочеркасск и добром попросить, чтобы добровольцы и разные партизаны уходили отсель. А большевикам у нас то же самое делать нечего. Мы со врагами рабочего народа сами сладим. Чужой помочи нам покеда что не требуется, а как потребуется, – мы их тады попросим оказать нам помочь.
– Не к делу этакая речь!
– Верна-а-а!
– Погоди, погоди! Что «верна»? А ну как они нас прижмут на склизком, а тогда – проси помочи. Нет, пока поспеют каныши, так у бабушки не будет и души.
– Свою власть надо исделать.
– Курочка в гнезде, а яичко ишо… просто бог! То-то народ глупой!
После делегата 44-го полка сыпал призывно-горячие слова Лагутин. Его прерывали криками. Поступило предложение устроить перерыв на десять минут, но сейчас же, как только восстановилась тишина, Подтелков кинул в жарко согретую толпу:
– Братья-казаки! Покуда мы тут совещаемся, а враги трудового народа не дремлют. Мы все хотим, чтобы и волки были сытые, и овцы
По толпам делегатов зыбью прошлось волнение после того, как бы оглашен приказ Каледина об аресте членов съезда. Вздыбился шум, в сто крат больший, чем на любом станичном майдане.
– Дело делать, а не разговорами займаться!
– Тиш-ш-ше!.. Чш-ш-ш!..
– Чего там «тише»! Круши!..
– Лобов! Лобов!.. Скажи им словцо!..
– Погоди трошки!..
– Каледин – он не дурак!
Григорий молча вслушивался, глядел на заходившие враскачку головы и руки делегатов и не утерпел, – приподнимаясь на цыпочки, загорланил:
– Да замолчите же черти!.. Базар вам тут? Дайте вон Подтелкову слово сказать!..
Иван Алексеевич сцепился спорить с одним из делегатов 8-го полка.
Христоня рычал, отбиваясь от нападавшего на него полчанина:
– Тут на карауле надо, стал быть, находиться! Ты мне… да чего ты брешешь!.. Маланья! Эх ты, друг-дружок! Курюк у нас тонок – самим управиться!
Громыханье голосов улеглось (так выбившийся из сил ветер ложится на волну пшеницы и клонит ее долу), в недозревшую тишину всверлился девичье-тонкий голос Кривошлыкова:
– Долой Каледина! Да здравствует казачий Военно-революционный комитет!
Толпа застонала. В тяжелый, хлещущий по ушам жгут скрутились слитные раскатистые крики одобрения. Кривошлыков остался стоять с поднятой рукой.
Пальцы на ней, как листья на черенках, меленько дрожали. Едва лишь, немея, простерся оглушительный рев, – так же тонко, заливисто и голосисто, как на травле волка, Кривошлыков крикнул:
– Предлагаю избрать из своей среды казачий Военно-революционный комитет! Ему поручить вести борьбу с Калединым и органи…
– Га-а-а-а-а!.. – снарядным взрывом лопнул крик. Осколками посыпались с потолка куски отвалившейся штукатурки.
Начались выборы членов ревкома. Незначительная часть казаков, руководимая выступавшим делегатом 44-го полка и другими, продолжала настаивать на мирном улаживании конфликта с войсковым правительством, но большинство присутствовавших на съезде уже не поддерживало их; казаки взбугрились, выслушав приказ Каледина об их аресте, – настаивали на активном противодействии Новочеркасску.
Григорий не дождался конца выборов – его срочно вытребовали в штаб полка. Уходя, попросил Христоню и Ивана Алексеевича:
– Как кончится, – идите домой ко мне. Любопытно – кто пройдет в члены.
Иван Алексеевич вернулся ночью.
– Подтелков – председателем, Кривошлыков – секретарем! – с порога заявил он.
– Члены?
– Там и Лагутин Иван и Головачев, Минаев, Кудинов, ишо какие-то.
– А Христан где же? – спросил Григорий.
– Он с казаками направился каменские власти арестовывать. Распалился казак, плюнь на него – зашипит. Беда!