Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
— В чужом, платье венчалась, паскудница! Колька тебе купил его. Снимай!
— Отцепись! — побелел Тимофей и резко потянул невесту от Кестера. — Уплачу я за ваше платье.
— Недостойно ведете себя, гражданин, — урезонил налетчика отец Сергий. — Учитесь выдержке вот у этого молодого человека, — показал он на Кольку. А тому хоть и было неловко, но ни злости, ни большого сожаления по поводу случившегося не чувствовал он.
Берта слезу пустила, Иван Корнилович крякал и кряхтел беспомощно. А Кестер, уразумев, наконец, что дело уже
Возле коновязи посадил он к себе в линейку Берту и Кольку, потому как всякое родство с Чулком, не успев начаться, так бесславно кончилось. Иван Корнилович поехал за ними в тоскливом одиночестве. К дочери не подошел даже, проклял ее в душе и отрубил напрочь, как лист капустный от кочана.
«Пущай ремками трясет с этим голодранцем, — думал он. — В такой терем не пошла, в землянку полезла, дура стоеросовая!.. А ведь в девках-то вроде послушная была, податливая, сговорчивая. И как же она решилась на такой позор?!»
Ребята отъехали от церкви чуть позже. Молодым предстояло еще Доиграть свадьбу, завершить ее хоть небогатым обедом.
— Ну, спасибо батюшке, — говорил Тимофей, сидя в ходке и прижимая к себе Кланю. — Ведь как побудили его середи ночи, скорехонько снарядился он, будто солдат по тревоге.
— Да, — вторила ему Кланя в лихорадке тревоги, — замешкайся он хоть маленечко — не успеть бы с венцом-то.
Степка видел загнанных коней Чулка и Кестера, понял, что поедут они обратно не спеша, потому шевельнул своих отдохнувших и еще до выезда из станицы обогнал их.
— Молодец Степка! — похвалил Ванька, вертясь сзади на дрожках. Весь он был засыпан дорожной пылью. — Так им, старым чертям, и надо. Пущай не сильничают девку! Правда, Кланя?
— Правда, правда, — поддакивала она, греясь под шинелью у Тимофея.
— А куда им теперь торопиться-то? — вопросил Степка, оборотясь. — Все дела у их переделаны, свадьба кончилась. Пущай спать ложатся.
— Эх, а у нас ведь и гармошки-то нету, — посетовал Ванька.
— Егора Проказина позовем. Небось, не откажет солдат солдату, — раскрывал свои планы Тимофей. — Ганьку Дьякова покличем, Кланиных подружек — для веселья…
За половину перевалило непонятное, странное лето семнадцатого года. Изо дня в день что-то происходило в Петрограде. Но что именно там происходило, не знал темный мужик. Если бы даже получал он газеты, то разве смог бы разобраться во всей немыслимой путанице партий, программ, направлений. Все они спорили, куда-то звали — непосильно такое темной мужичьей голове.
Редко в хутор попадала местная газета, но можно ли было понять, куда она клонит, потому как все партии взахлеб «заботились» о народе, «спасали» многострадальную Россию. От кого спасают, кто ее, матушку, губит — не разберешь! Больше всего на большевиков поливали: они и Россию Вильгельму продали, из-за них
Фронтовики чуть больше понимали во всем этом, но и они толком-то ничего не могли объяснить. Чаще слухами пользовались. Поедет хуторянин по делам в город, там знакомого грамотного человека встретит, тот ему растолкует, что сам знает. Но один встретит знакомого с большевистскими взглядами, другой — с меньшевистскими, третий — с эсеровскими, а четвертый и вовсе от кадета или от монархиста новостей наберется.
В хуторе все это смешается, еще чудовищнее перемелется и перекосится, оттого в голове у мужика непроглядный туман образуется. Но некоторые мужики поумнее, отбросив городские россказни и проветрив голову в поле на крестьянской работе, рассуждали проще и понятнее. Раз царя скинули, все равно должны мужику землю дать. Иначе для чего же его прогнали?
Но на деле-то ничего пока не менялось. Обносились все, город почти ничего не мог дать деревне. Война, как громадная черная яма, поглотила все.
В. И. Ленин писал тогда в тезисах к «Политическому положению»:
«… Никаких иллюзий мирного пути больше, никаких разрозненных действий, не поддаваться теперьна провокации черных сотен и казаков, а собрать силы, переорганизовать их и стойко готовить к вооруженному восстанию… Переход земли, к крестьянам невозможен теперь без вооруженного восстания, ибо контрреволюция, взяв власть, вполне объединилась с помещиками, как классом».
Но до мужика эти слова не дошли тогда.
Убедившись в том, что меньшевики открыто ведут соглашательскую политику, идут на сближение с буржуазией и во всем ее поддерживают, руководители Троицкой организации РСДРП во главе с Ф. Ф. Сыромолотовым вынуждены были распустить ее, чтобы создать большевистскую партийную организацию, свободную от предателей интересов народа. Начинать пришлось с образования оргкомитета.
Существовал в городе и Совет рабочих и солдатских депутатов. Исполком Совета в основном состоял из меньшевиков, беспартийных солдат 131-го запасного полка, казаков и малой части большевиков, сгруппировавшихся в рабочей секции.
Но даже такой Совет казался местной буржуазии бельмом в глазу, и терпеть его не хотели. Не деревенские мужики, городская верхушка знала, для чего создаются такие органы правления. Думали лихорадочно, действовали без промедления.
На квартире купца и хозяина электростанции Башкирова собралась небольшая группа старших офицеров запасного полка во главе с начальником гарнизона казачьим полковником Кузнецовым. Среди этой компании не было ни одной женщины. Пили немного, курили отчаянно. Сначала обговорили все новости. Споров не возникало, так как собравшиеся были единомышленниками. Но не для того собрал их Башкиров, чтобы поболтать о новостях.