Тихий омут
Шрифт:
– Погоди! – хлопнул себя по лбу лазутчик. – Безумный рив, так кажется его называют!
– Ага. Я слышал, он собственноручно зарезал графа Арагуза прямо на турнире – при всех. Этот-то граф и навёл священников на его русалку.
– Надо же, – Будилад задумался и принялся потирать бороду.
– Я это к чему? – прервал его размышления собутыльник. – В последнее время, рядом со мной лучше не появляться. Так что щас пображничаем и ступай-ка ты подобру-поздорову. К ривам сходи, може, пособят чем. Ну, а нет, так хоть добавишь своим преследователям головной боли. Пусть думают, какие у тебя дела с чудоборцами. Мать твою за ногу, будем здоровы, чужеземец! –
Некоторое время ели молча. Будилад прислушался к певцам. Они, наконец, сменили наигрыш и запели гораздо мелодичней.
…Чёрные волосы, чёрный лес, Чёрное озеро рябью накрыло, Чёрные звёзды глядят с небес, Чёрное сердце навеки остыло. Красный рассвет распахнёт окно, Кому-то придётся за всё поплатиться, Белое выпить до дна вино, С чёрною девой навеки проститься… Ты, не ожидая победы в бою, Смело шёл с горящим взором, Чтобы однажды долю твою, В клочки разорвали борины с позором!..– А я знаю эту былину, – прервал молчание Будилад. – Она про лютича, который из-за арагузской чародейки вышел один на один с борином, за что и поплатился собственным рассудком. Что-то часто в последнее время про лютичей говорят. К чему бы это?
– Объявятся, наверное, – пошутил Элефант.
– Не объявятся, – серьёзно заметил вурдалак. – Года два назад Фатьян приказывал разыскать их следы. Как ты уже понял, ничего. Кто-то ассимилировался, кто-то вернулся и стал ривом. Но сам по себе народ волкодлаков вымер. Остались только истории.
– Совершенно, кстати, реальные истории, – поддержал его Арей. – Да, раньше мужики были не то, что щас… Стукач на стукаче, всё за шкуру свою трясутся. Вот уже и мне не верится, что ты пошёл против всех из-за женщины.
– Тебе и про это известно?
– А как же? Сплетни сплетнями, а крупица истины там завсегда есть… О вас, Будилад, тоже когда-нибудь балладу сложат… Но вам уже будет всё равно, – чуть помолчав, мрачно добавил известный пьяница и прощелыга Арей Элефант.
– Когда уйду, письмецо одно отправишь?
– Станиславу оставь. Глядишь, дольше проживёшь.
Прямо перед Будиладом на пол клинка в столешницу вошёл обыкновенный кухонный нож. Одному из четверых чужаков, по-видимому, наскучило бросать пустые взгляды, и он решил пойти на контакт.
– Не нравится мне твоя рожа, – дохнул перегаром здоровый рест с густой рыжей бородой и чёрными острыми глазами. – Весь вечер за тобой наблюдаю…
Вурдалак знал, чем это всё закончится, но открыто на конфликт не пошёл. Он медленно допил своё пиво и заявил, что уже уходит, избавляя тем самым рыжего неприятности лицезреть свою физиономию.
– Ты не понял… – процедил сквозь зубы рест. – Ты уже никуда не пойдёшь…
Он вынул нож и погладил вурдалака полотном по щеке. Полкорчмы уставились на родовича. Народ жаждал зрелища, но мерзкий пришелец со скучающим видом сидел, опершись левым локтем о стол, и барабанил пальцами.
– Перемать, ты что, охренел? – взбеленился Арей. – Какого лешего? Не видишь, мы разговариваем?
– Молчи, пёс! –
– Ну, это ты зря, – с гадкой ухмылкой сообщил Будилад и уж готов был всадить обоюдоострый клинок в брюхо негодяя, но его опередили.
Два дюжих молодца словно по волшебству возникли по обе стороны от реста. Один ловко выбил из рук оружие, второй скрутил в три погибели и куда-то потащил. Трое чужаков, сидевших вместе с рыжим, медленно и демонстративно поднялись. Но когда вслед за ними также не спеша встала добрая половина корчмы, они передумали и снова сели.
Лазутчик удивлённо взглянул на собеседника. Тот подмигнул и довольно погладил бороду, всем своим видом говоря: уважают здесь старину Арея, уважают.
…Арей Элефант даже не пустил вурдалака к себе в избу, заповедовав хватать верного скакуна и во весь опор мчать до Капища. Он серьёзно опасался, что кто-нибудь из завсегдатаев мог уже донести кому следует о странной компании известного прощелыги. Не ровен час, нагрянут с минуты на минуту.
Поэтому холодно попрощавшись с Ареем, будто действительно незнакомы, лазутчик вскочил в седло и дал пятки серой в яблоках кобыле.
Глава 12
Вечером Ан'eй со своими друзьями – Прох'oрием и Дзюце собрались в заброшенной часовне. Она находилась под самым пиком Угрюм-горы. Когда-то это место в любое время суток кипело жизнью. Сюда шли все: от белого жреца и до последнего паломника. Даже сейчас, после стольких лет запустения, здесь витал дух толпы. Казалось, что вот-вот, тяжёлые двери распахнутся, и внутрь хлынет бурлящий человеческий поток. Но вместе с тем, здесь царило чудовищное запустенье. Золотой орнамент потерял свой блеск, а фрески облупились от сырости. Так и не убранные свечи кривились уродливым частоколом, а образа со стен взирали со всех сторон с никому не понятной враждебностью.
Монахи никогда не говорили о том, что заставило их навсегда покинуть святое место, где в былые времена хранились мощи Пестеля блаженного. Часовню закрыли наглухо и каждому послуху строго-настрого запретили приближаться к ней. И, конечно же, священнослужители не могли более успешно привлечь внимание семинаристов к этому месту.
Но туда ходили отнюдь не все. Кому-то хватало благоразумия не совать носа.
Многие, ослушавшиеся возвращались с безумными глазами и на всю жизнь оставались заиками. Их сразу отчисляли. Некоторые становились божьими людьми и почётно пускали слюни где-нибудь в главном храме.
Аней с друзьями бегал сюда уже второй месяц и пока кроме чертовски мрачной обстановки никаких ужасов не заметил. А собирались они здесь по одной простой причине: только здесь ребята могли встречаться с четвёртым членом своей компании – послушницей Л'uвой.
Мальчики и девочки в Храмовых скалах учились в противоположных концах семинарии и уставом им было запрещено общаться между собой. Прохорий вырос с Ливой в одной деревне под Бараа-Тору и дружил с ней едва ль не с самого рождения. Он-то и познакомил остальную компанию с девочкой. Бойкая Лива быстро влилась в мужской коллектив и была там, что называется, «свой пацан». Но поскольку за такую дружбу всех четверых могли запросто отправить к родному порогу, то встречались они тайно, по ночам и в том месте, где почти никто не появляется. И заброшенная часовня под Угрюм-горой была идеальным местом.