Тимкины крылья
Шрифт:
— Укокошим одну чаечку, и порядок, — сказал Эдька. — Чего мы его слушать будем? Он нам наговорит тут.
— В чайку нельзя стрелять, — упрямо повторил Кит.
— Чего ты забубнил-то? — взорвался Эдька. — Укокошим, и все!
— Может, одну и правда ничего, — сказал я. — Мы же не просто так. Одну, наверно, можно.
— Ни одной нельзя, — сказал Кит. — Птиц потому и нет дохлых, что они не умирают.
— Что?! — заорал Эдька. — Хо-хо! Видали такого!
— Не умирают, — повторил Кит. — Мне бабушка говорила.
Кит по-турецки
— Птица солнце на крыльях приносит, — сказал Кит. — Убьешь птицу — солнце убьешь. Ночь тогда все время будет, мороз будет. Никто не может солнце убить, даже последний фашист не может солнце убить.
Он покачивался и катал на коленях шарики.
— Знаешь что?! — закричал Эдька. — Пошел ты… Чего ты за нами таскаешься? Пережиток несчастный! А если нам птицу нужно?
— Птицу? — спросил Кит.
— Нет, бегемота в купальнике! — завопил Эдька.
— Можно у нас во дворе курицу поймать, — как ни в чем не бывало сказал Кит. — Она тоже птица.
Тут даже я не выдержал.
— Как курица, ты можешь сам летать, — сказал я. — Формалист ты. Заладил свое: нельзя и нельзя. Для науки даже собакой жертвуют. А она лучший друг человека.
Но и этот довод на Китку не подействовал. Мы отправились на охоту без него. Нам нужна была чайка, чтобы исследовать ее крыло и по его подобию соорудить крылья для себя.
Из маски от старого противогаза мы с Эдькой вырезали по отличной рогатке и пошли на берег реки.
Мы стреляли по чайкам влет и на плаву. Мы прятались в кустах и стреляли шрапнелью. Но белокрылые красавицы словно издевались над нами.
— Оптический бы прицельчик сейчас! — пробормотал Эдька, ловя на мушку очередную птицу.
Он намекал на то, что Руслан Барханов задолжал мне за переписку с Феней уже пятьдесят четыре выстрела. Эдька все время ехидничал про эти выстрелы. Дескать, не видать мне их, как своих ушей.
— Что, может, не даст? — сказал я. — Ты так думаешь? Руслан не такой человек, чтобы трепаться.
— Хурды-мурды, — сказал Эдька.
— Уж штук-то пять патрончиков он мне безо всякого даст.
— Хо-хо! — заметил Эдька.
— И даст! — уперся я. — Раз мне очень нужно, значит, даст.
Руслан мелкокалиберку мне не дал. Он как-то очень ловко вывернулся и повернул все на шутку. Он быстренько выпытал у Эдьки, что нам нужна птица, и спросил:
— Чучело, что ли, делать?
— Чучело, — буркнул я, боясь, как бы Эдька не проболтался.
Мне почему-то не хотелось, чтобы Руслан знал про нашу затею.
Руслан снял со стены винтовку с оптическим прицелом, пошел с нами за холостяцкую гостиницу и с трех выстрелов подстрелил ворону с черным клювом и большущими крыльями.
Я смотрел на убитую ворону, и мне было не знаю
Но, в конце концов, у вороны тоже были крылья, и не такие, как у Киткиной курицы. В конце концов у нее были настоящие крылья. Мы с Эдькой взяли ворону за крылья — он за одно крыло, а я за другое, — унесли ее в нашу баню и спрятали под лавку.
После этого мы приступили к сбору материала на постройку махолета. Здесь загвоздки не предвиделось. В нашем распоряжении было целое самолетное кладбище, которое находилось на мысе Доброй Надежды.
Мысом Доброй Надежды мы прозвали южную оконечность нашего острова. Она походила на нос огромного парохода. Правда, нос был плоским, как у утки. Но если стать на самый его краешек и смотреть в воду, то казалось, что плывешь вместе с островом по реке. Широченная водная синева стремительно катилась под ноги, взбивала на песке желтую пену и уходила в стороны двумя могучими рукавами. Если еще дул в лицо ветер, то впечатление, что остров плывет, было совершенно полным.
Нам нравилось стоять на носу нашего огромного корабля-острова. За нашей спиной садились и взлетали самолеты. Мы были впередсмотрящими. Мы вели наш корабль с домами и колодцами, с магазинами и детишками через опасный фарватер. И никто — ни летчики и ни их жены, ни жители Сопушков и ни кот Альфред — не знал, куда они плывут. Это знали только мы — я, Эдька и Кит.
Название «мыс Доброй Надежды» Кит позаимствовал у южной оконечности Африки. Кит знал все. Он рассказал нам, что в XV веке этот мыс открыл португалец Диас. В то время у мыса Доброй Надежды останавливались корабли, чтобы пополнить запасы пресной воды. А на берегу под большим камнем моряки оставляли письма. Когда мимо проходили корабли, возвращавшиеся в Европу, они останавливались, брали письма и передавали их адресатам. Кит знал даже, что сейчас этот камень хранится в музее города Кейптауна.
На нашем мысе Доброй Надежды тоже лежал камень — большущий обветренный камень с трещинами и светлыми прожилками. Нам было лишь не к кому класть под него письма.
А за камнем, подальше от берега, громоздилось самолетное кладбище. Сюда свозили поломанные, отлетавшие свое самолеты. Когда-то, еще в войну, на острове стоял истребительный полк, и на самолетном кладбище он был представлен «МИГами» и «ЛАГами». Здесь зарастали травой ветераны «ИЛ-четвертые», которые бомбили Берлин, и американские топмачтовики «Бостоны», переоборудованные у нас под торпедоносцы.