Тирания Ночи
Шрифт:
Это была шутка, но восприняли ее довольно серьезно.
– Мне нужно встретиться с епископом Лекро и узнать его мнение, – сказал Свечка.
– Невероятно, – прошептал кто-то.
– Вмешаются ли приближенные Тормонда? – спросила мадам Арчимбо. – Брат, вы говорили, при дворе у герцога нет приспешников Брота.
– Если и есть, то не много. Но люди герцога верны ему и помнят о чести. Если они поймут, что переубеждать его бесполезно, то выполнят приказ.
– А что сделает граф Реймон? – спросил кто-то.
– Важный вопрос. Но на него
– Реймон молод, – заметила жена кожевника. – А молодые бросаются в омут с головой.
Принципы мейсальской веры близки были в основном тем, кто распрощался с переменчивой молодостью.
Хозяйская дочка Кедла подала брату Свечке кубок с вином. Девушка очень волновалась и радовалась, что ей разрешили присутствовать на важной встрече, но в присутствии совершенного не решалась и рта раскрыть, хотя ей стукнуло тринадцать и она уже считалась женщиной.
Ищущие свет называли себя истинными чалдарянами и учение свое возводили от учения Аарона, Эйса, Лалиты и других отцов-основателей (до того, как их слова извратили последователи вроде Иосифа Алегианта и его приспешников). Бог арианистов и пришедших им на смену епископальных чалдарян, как считали мейсаляне, на самом деле ворог, которого и обличали отцы-основатели.
Ворог скрывался среди Орудий Ночи и сеял бесчисленную ложь. Распутать клубок сплетенной им лжи не мог никто, потому что на смену одной неправде тут же являлась другая.
Брат Свечка чуть спокойнее откинулся в кресле. Разговор постепенно перешел к теме реинкарнации – это понятие хоть и пришло с востока, но успело просочиться в мейсальскую веру.
Собравшихся в доме кожевника мейсалян интересовали нравственные аспекты реинкарнации. Кто-то думал, что перерождение помогает тем, кто грешил при жизни, и с его помощью можно исправиться.
Брат Свечка и сам еще не решил, что думает по этому поводу, но идея казалась ему отрадной. Хорошо получить второй шанс и возможность все исправить. Так и вращается великое колесо жизни.
Мадам Скарре спросила, должны ли ищущие свет давать отпор, если на них нападают?
– Конечно. Это один из способов противостоять злу. Если мы не дадим отпор, то этим будем потворствовать злу.
Все, кто сидел в доме Арчимбо, затаили дыхание: вот сейчас великий мейсалянский мыслитель изречет истину.
– И это всё, – разочаровал их монах. – Такова правда. Что именно делать – всегда неясно. Нет на свете абсолютно правильного, но зато есть абсолютно неправильное, а его трудно узнать. Оно предстает перед нами в огромном количестве разных форм.
– Что это значит, брат? – спросил пекарь.
– Мы рабы здравого смысла, – начал нараспев Свечка. – Здравый смысл победит любые доводы наших врагов. Правота утечет сквозь их пальцы, подобно воде. И останутся только эмоции. Наша слабость в том, что мы не видим правоты, когда нас направляют эмоции и мечты. И становимся такими же жертвами Орудий Ночи, как и те, кого порицаем за неразумность.
Монах
Каждая вера создавала свои собственные моральные принципы и неустанно остерегала последователей, вкладывая в уста богов призывы к добродетели. Но Свечка еще ни разу не видел ни одного подтверждения тому, что Орудия Ночи сами исповедуют хоть какую-то мораль, проповедуют зло или добро. Подобно земле, ветру, воде и огню, они просто были. И подобно самой жизни, желали.
Добро и зло придумали люди, и люди же насаждали эти понятия своими верованиями или же силой и волшебством.
«Трудно быть духовным наставником, – думал брат Свечка. – В мире так мало абсолютных истин, которые могли бы послужить маяком».
– Если мы, ищущие свет, и исчезнем с великого полотна истории, – сказал он, – то не потому, что нас победят силой логики и убеждения, а потому, что нас сметут с лица земли оружием и ужасом.
Брат Свечка боялся того, какое будущее может вырасти из дурно пахнущего решения Тормонда вести переговоры с Безупречным V. Бротский патриарх совсем не походил на простодушного и желающего всем добра герцога.
Может быть, Гонарио Бенедокто – розыгрыш, устроенный Орудиями Ночи? Боги в некоторых религиях, судя по легендам, ради собственного развлечения были способны еще и не на такое.
21
В Броте царил настоящий хаос. Поприветствовать принципата Донето не вышли ни патриарх, ни представители коллегии. Немногочисленные силы Безупречного отчаянно пытались сохранить порядок, но получалось у них не лучше, чем у трехногого кота в забитом мышами чулане.
Главы пяти кланов тыкали друг в друга пальцем и бросались обвинениями. Молодые дворяне под предлогом всеобщей суматохи вызывали друг друга на дуэль, а каждая гибель на поединке, в свою очередь, нагнетала и без того накаленную атмосферу. Семействам разрешалось по закону держать солдат не более, чем потребно для личной охраны, ведь раньше они любые противоречия разрешали исключительно оружием. Теперь же все пытались этот закон правдами и неправдами обойти.
Братство Войны имело зуб вообще на всех.
Слухи о творящемся в Броте бедламе каким-то невероятным образом мгновенно достигли кальзирских пиратов. Небольшой корсарский флот поднялся было по реке Терагай, но его остановили силами коллегии.
Бротская чернь тоже вдруг поняла, что слишком уж долго вела себя чересчур прилично, и теперь что ни день в городе происходили грабежи и вооруженные стычки, к счастью пока незначительные.
Действуя сообща, дэвы и дейншокины как-то умудрялись не поддаться всеобщему безумию, хотя все-таки разозлили епископальных прихвостней, хорошенько отделав явившихся к ним в квартал неудачливых мародеров.