Тираны. Страх
Шрифт:
Штаден наступил на нее, выдернул топор и опустил его еще пару раз, целя в затылок. Обтер оружие о рубаху убитой, перешагнул через тело.
Хоромы погибшего боярина заполонялись ликующими опричниками. Слышались радостные вопли, грохот, стук, звон, треск, крики, смех и брань
Тешата склонился над телом боярыни. Повернул ее разбитую голову, откинул липкие от крови волосы. Деловито сопя, срезал мочки ушей с крупными золотыми серьгами. Зажал их в кулаке, разогнулся и глянул на хозяина.
Штаден приложил
Глава пятая
Тверь
С тверских колоколен летел в морозную высь набатный звон. Крестясь и шепча молитвы, вглядывались люди в синеющий ельник на другом берегу, откуда длинно выползала черная змея, через заснеженный луг стекала по отлогому берегу и тянула голову к скованной льдом Волге.
Едва переправились на городской берег, царь повернул к Скуратову осунувшееся и бледное, в желтизну, лицо.
— Худо мне, Григорий… — разлепил губы Иван. — Сильно худо.
Воинственный пыл покидал государя. Глаза его слезились, сжатый рот подрагивал.
Малюта тревожно засопел, завозился в седле, принялся крутить башкой в мохнатой шапке.
— Так надо лекаря тебе, государь! Сейчас кликну…
Царь поморщился и покачал головой:
— Погоди ты, пень дикий. Не о теле говорю — душа болит. Для нее бы мне лекаря сыскать.
— Где же? — живо спросил Малюта. — Ты только скажи, мигом кинемся! Хоть из-под земли, а достанем!
Иван надломил губы в желчной усмешке:
— Не там ищешь, Скуратов. Что может быть спасительного для души в подземном царстве… Поедем, Гришка, в монастырь к чернецу Филиппу. Коль отказался он на царский зов явиться, стало быть, знак это мне — унять гнев и гордыню, самому пожаловать.
Малюта на миг замешкался, взглянул на Ивана в растерянности — уж не запамятовал ли чего государь… Но быстро взял себя в руки и с готовностью кивнул.
Вскоре от опричного войска отделилась скуратовская сотня, неспешной рысью пошла вдоль Волги в сторону монастыря.
Старший Басманов повернулся к сыну:
— Федор, передай по всем сотням — в городе ничего сегодня не жечь. Ночлег будет. Овес и сено забирайте в первую очередь. Всех литовских сыскать и отделать без остатка — государев приказ. И русаков из тех, что снюхались или породнились с врагами отечества, посечь и
Федька, радостно гыкнув, послал коня вдоль рядов.
Тимофей Багаев, скучая, подмигнул товарищам, подъехал к восседавшему на здоровенном коне Омельяну. Тот о чем-то размышлял, отчего мясистое лицо его страдальчески кривилось. Увидев рядом опричника, которого он, похоже, искренне считал своим другом, великан радостно мотнул головой и загудел:
— И-ишь… Бещал! Бещал Меле пянички!
Тимоха подкрутил ус и важно кивнул:
— Раз обещал, так и будет. Багаев слово держит!
Обернулся, нашел взглядом Федка Воейкова и, подражая густому голосу Басманова, забасил:
— Федор, передай по сотням — лавки у прянишников сегодня не жечь. Омельянушка жрать хочет. Мятные и лимоновые забирайте в первую очередь! Мешками в сани грузите!
На прихваченных вчерашней непогодой лицах, красных и обветренных, расплылись улыбки. Засмеялись, украдкой поглядывая на воеводу. Басманов крепился, стараясь сохранить серьезность, но не выдержал и добродушно ухмыльнулся — до того ловко изобразил его голос Тимоха. Тут уж начали веселиться кто как умеет. Свистели, изображали животных — кто хрюкал, кто блеял, кто ревел, словно бык.
С гоготом и похабными песнями ворвались в город. Будто явились не смерть и разруху сеять, а поиграть да потешиться.
— Гойда!
— Гойда! Гойда!
Широкогрудые черные кони дико всхрапывали, скалились и месили копытами слежавшийся снег. Тускло блестели в воздухе сабельные клинки. Первые сотни помчались вдоль заборов, выставив пики и поддевая любого встречного.
Распахивались под ударами ног церковные ограды. Волчьими стаями шныряли опричники по храмам, сгребая в мешки все ценное.
Самые азартные полезли на колокольни — оттуда безостановочно несся набатный звон. Вскоре оттуда полетели вниз головами несчастные тверичане. Замолкли колокола, да и больше не было нужды предупреждать о беде — она пришла и поглотила город.
Расползаясь по улицам и проулкам, опричное воинство кинулось по дворам. Спрыгивали с коней, колотили в ворота. Врывались в дома и крушили все, что под руку попадало. Рубили на куски утварь, вспарывали перины, ломали столы, лавки, разбивали бочки, не щадили икон в красных углах.
Федко и Суббота, озорничая в купеческом доме, схватили за косы пронзительно завизжавшую девку, потащили в сени. Кинувшегося было за ними хозяина, круглолицего бородача с расчесанными на пробор волосами, Федко, оторвавшись от девки, саданул ножом под ребра и оттолкнул. Глянул рысьими глазами на обомлевшую хозяйку. Шагнул к ней, схватил за волосы, потянул, запрокидывая ей голову. Дернул острым лезвием по горлу и швырнул на хрипевшего на полу хозяина.
Громили тверских торговых людей.