Тише воды, ниже травы
Шрифт:
— Короче, ребята, не хотите говорить мне, пошли в милицию. Мне так даже проще, чтобы с вами не валандаться, — чувствуя, что парочка явно что-то скрывает, продолжала наступать я.
— Никакой милиции, идите вы… — вдруг выругался Ганс. — Еще чего не хватало! Я вообще здесь ни при чем.
— А вы? — я перевела строгий взгляд на Олю.
— А я… а я… — не смогла найти слов Оля. — Да что вы на нас наезжаете-то? Давайте хоть в кафе, что ли, сядем или где еще, чего здесь стоять-то… Ноги уже отваливаются.
— Можно в машине
— Ага, чтобы в милицию ехать? — усмехнулся Ганс.
— Милиция и сама может приехать, — доставая мобильник, пообещала я.
Оля не выдержала и схватила меня за руку.
— Да вы что, зачем это вам надо? Мы расскажем все, что знаем. Только мы-то ни при чем, Ганс прав! Ох, говорила я тебе, чтобы ты с этой уродиной не распускал язык, — прошипела она уже в сторону Ганса.
Тот флегматично молчал, делая вид, что он так, от нечего делать стоит здесь посреди Проспекта и разговаривает с двумя женщинами. А так бы он в принципе пошел куда-нибудь, вот в продовольственный магазин напротив, например, и отдал дань своей любимой «Анапе».
— Пойдемте в машину, — сказала Оля. — Где она у вас?
— Вон там, на углу, — показала я на перекресток.
— Пойдем, — дернула Оля Ганса за рукав, и тот, сохраняя на всякий случай вид равнодушно относящегося к ситуации достойного во всех отношениях парня, поплелся вслед за нами.
Ганс сел на заднее сиденье и сразу же попросил разрешения закурить. Я милостиво разрешила. Оля же села рядом со мной и тут же начала говорить. Она тоже закурила, правда, не спрашивая разрешения, и эмоционально, в своей обычной суетной и громкой манере рассказывала о том, что произошло двадцать третьего марта…
Про тот день о настроении Оли и Ганса можно было бы сказать классическими детскими стихами: «Дело было вечером, делать было нечего». Только происходило все не вечером, а днем. Встретившись с утра, Оля и Ганс прошлись по знакомым, но дома никого не оказалось. Для того чтобы посидеть в кафе, у них не было денег. Мартовская погода не располагала к продолжительным прогулкам, и молодые люди стали ломать голову, куда бы им податься.
— Черт, унесла же его нелегкая! — поддевая ботинком обломок сосульки, сокрушенно покачал головой Ганс, имея в виду Евгения.
— И не говори, — пробормотала Оля, крепче кутаясь в легкую демисезонную куртку, в которой она гоняла и зимой, втягивая руки в рукава. — Слушай, а может, к Динке двинем?
— А чего? Можно в принципе… Заодно потрамбуем ее насчет прописки, — Ганс сплюнул сквозь зубы на асфальт. — Может, и бабок займем у нее… Она в последнее время приподнялась, говорят.
— Это засчет чего? — удивилась Оля.
— Откуда я знаю! Мартин говорил, что теперь она какая-то мажорная вроде стала.
— Да ты что! — еще больше удивилась Оля.
— Ну чего говорить-то зря… пойдем, навестим девчонку и узнаем все.
Оля быстро согласилась
— Дома, наверное, нету, — глубокомысленно заметил Ганс.
— Ну что ж, может, оно и к лучшему, — переминаясь с ноги на ногу, заметила Оля и ласково провела рукой по щеке своего рыжеволосого бойфренда. — Разве мы не найдем чем заняться? Ой, давай открывай скорее, у меня ноги окоченели!
Ганс, порывшись в кармане куртки, достал ключи от квартиры Дины. Этот комплект находился у них постоянно, с тех пор как Оля всеми правдами и неправдами выудила у Дины согласие дать парочке ключи от ее квартиры на неограниченный срок. Ганс уже вставил ключ в замочную скважину, как из-за двери послышался явственный стон. Оля и Ганс еще раз переглянулись, на сей раз испуганно.
— А может, она там того… не одна? — шепотом предположил Ганс.
Оля только пожала плечами. Было бы весьма некстати, если бы оказалось, что Дина сейчас проводит время в любовных утехах, поскольку это лишало возможности ее саму заняться тем же или на худой конец просто погреться в теплой квартире.
— Позвони еще! — прошипела она, и Ганс снова надавил на кнопку.
— О-о-й! — раздался сдавленный голос уже возле самой двери. — А-а-а!
— Да нет, там что-то другое, — уже встревоженно заметил Ганс и повернул ключ.
Оля, которая совсем не любила «лишнего стрема», уже не очень-то хотела входить в квартиру, где происходило что-то пока непонятное, но явно неприятное. Но Ганс уже распахнул дверь. Около нее, скорчившись и держась обеими руками за живот, сидела Дина и мотала головой из стороны в сторону.
— О-о-о! — простонала она снова, затем медленно подняла глаза на вошедших.
Взгляд ее был почти бессмысленным. Непонятно даже было, узнала она своих приятелей или нет.
— Ты чего? — неуверенно спросил Ганс, делая шаг вперед.
Дина не ответила — у нее, казалось, не было на это сил. Вместо ответа она издала еще более громкий и протяжный стон, и пришедшие парень с девушкой растерялись уже не на шутку.
— Дин, а Дин, ты чего? — быстро заговорила Оля, выходя из-за спины Ганса. — Тебе плохо, что ли? Может, водички подать?
Дина продолжала мотать головой. Потом ее губы выдавили:
— «Скорую»… вызовите… умру… я.
Оля и Ганс совсем перепугались. Оля обратила ставшие совершенно круглыми глаза на своего приятеля. Тот, потоптавшись на месте, сказал:
— Давай ее пока на кровать перенесем хотя бы…
Оля пожала плечами, и Ганс осторожно поднял стонущую Дину с пола и понес в комнату. Там он уложил девушку на диван. Тут только они оба заметили на столе флакон с какими-то таблетками, наполовину пустой. Лицо лежавшей на диване Дины было страшно бледным, дыхание частым и прерывистым. Казалось, она задыхается.