Тишина
Шрифт:
— Я знаю, что это расстраивает, но я хочу быть откровенным с тобой обо всем этом, хорошо?
— Ты же не думаешь, что я сумасшедшая, не так ли?
Он зачесывает мои волосы назад пальцами, и я смотрю на него, когда он говорит:
— Нет, дорогая, я так не думаю. Лаклану удалось достать старую фотографию твоего отца, и это тот же самый человек из новостей.
Лицо Деклана расплывается, и я быстро закрываю глаза, прежде чем прольются слезы. Я не могу думать об этом. Это самая сильная боль, которую я когда—либо испытывала, поэтому я сосредотачиваюсь на том, чтобы защититься от всего,
— Ты сильнее своих эмоций, — слышу я, как Пик говорит мне, тембр его голоса дает мне силу, необходимую для того, чтобы взять под контроль свое сердце.
— Ты в порядке?
— Да.
— Есть еще кое—что, о чем мне нужно с тобой поговорить.
— Что это такое?
— Когда я был в Лондоне, я нанял архитектурную фирму для новой недвижимости. Встречи начнутся на следующей неделе, так что ты поедешь со мной.
— Лондон? — спрашиваю я, заставляя себя сесть. — Как долго?
— На время стройки... несколько лет.
— Я.… эм... — заикаюсь я, не зная, что сказать. Затем осознание того, что мне больше некуда идти, поражает меня, и все это становится таким ужасающим. Если каким—то образом я снова потеряю Деклана, это будет для меня конец. Он — единственный человек, который у меня есть, и без него я бы не знала, куда идти. Хотя теперь я знаю, что мой отец где—то там, душераздирающе ясно, что я ему не нужна, иначе он пришел бы за мной.
— Ты не хочешь ехать в Лондон? — спрашивает Деклан.
— Нет, дело не в этом. Просто... я действительно не знаю.
Мой голос слегка срывается, и Деклан быстро успокаивает:
— Тебе не о чем беспокоиться. Я здесь. Я не оставлю тебя. Куда бы я ни пошел, ты пойдешь со мной.
Я не отвечаю, когда он прижимает меня к себе. Я не знаю, что сказать, потому что, хотя он и говорит, что мне не стоит беспокоиться, я волнуюсь.
— Мне действительно нужно, чтобы ты поговорила со мной, — настаивает он. — Не закрывайся снова.
В его глазах отчаяние, нужда, которая напоминает мне о нашем времени в Чикаго. Я хорошо сыграла с ним, обманув его, заставив поверить, что я была заперта в жестоком браке, которого не могла избежать. Тогда в нем было то же отчаяние. Он так старался помочь мне, спасти меня, но я всегда старалась держать его на расстоянии. Я хотела, чтобы он поверил, что у него есть вся я, но в то же время ничего от меня.
Однако игра окончена. Я больше не хочу видеть этот взгляд в его глазах. Когда—то мне доставляло удовольствие сознавать, что я его одурачила, но это исчезло в тот момент, когда он проник в мое сердце. Но для того, чтобы сохранить свою душу нетронутой, мне нужно продолжать двигаться просчитанными шагами.
— Я волнуюсь, — признаюсь я.
— О чем?
— О тебе. Если нет тебя..., то нет и меня.
— Ты боишься потерять меня?
Я киваю.
— Ты не потеряешь меня, слышишь? Этого не произойдет.
— Но однажды я потеряла тебя. Это была моя вина. Поверь мне, я знаю. Но я все равно потеряла тебя. Я все еще знаю эту боль, и она пугает меня.
— Я тоже знаю эту боль. Не только ты это почувствовала, — в его словах слышится силой. — Я чувствовал это всем своим существом. Вот как глубоко ты проникаешь в меня.
— Так много всего произошло.
— Что ты чувствуешь?
Протянув руку к его лицу, я провожу пальцами по его подбородку и по его заросшей щетине, слушая, как она потрескивает под моей ладонью.
— Расколотой, — говорю я, а затем опускаю руку вместе с головой.
— Посмотри на меня, — требует он, и я это делаю. — Все в порядке. Мне трудно осмыслить все, что свалилось на меня за последние несколько недель, так что я понимаю. Мы избавимся от этого чувства, обещаю, но на это потребуется время. Мне нужно, чтобы ты знала одно: я здесь. Я буду напоминать тебе об этом каждый день, если придется. Я здесь.
Я позволяю его словам попытаться успокоить мою тревогу, когда беру свою руку и прикрываю пулевое ранение на его груди, то, которое Пик нанес ему с намерением убить его. Мой большой палец скользит по приподнятой плоти, и когда я поднимаю взгляд, он сосредоточен на моей руке. Чувство вины течет по моей крови. Его глаза встречаются с моими, и я спрашиваю:
— Тебе было больно?
— Не так сильно, как потерять тебя, — отвечает он, обхватывая рукой мое запястье, в то время как я продолжаю водить пальцами по своему предательству, которое теперь как клеймо на нем, навечно.
— Я манипулировала тобой. Я солгала.
— Ты сделала это. И я ненавижу тебя за это. Я ненавижу тебя за то, во что твоя ложь превратила меня.
— Но ты скучал по мне?
— Я не мог разлюбить тебя.
Прижимая ладонь к его груди, я чувствую, как бьется его сердце, и решаю оторвать кусочек своего собственного сердца, чтобы отдать ему, обнажая крошечную часть того, что, как я знаю, я должна защищать в крепости своей души. Деклан всегда умел проникать прямо в мою душу. Итак, я передаю свое предложение в форме правды, давая ему понять:
— Ты меня пугаешь.
Его сердцебиение усиливается, обнажая его разочарование моими словами.
— Что во мне тебя пугает?
— То, как ты легко ломаешь мои стены.
— Почему ты хочешь, чтобы между нами были стены?
— Потому что я боюсь чувствовать прямо сейчас. Во мне так много всего, с чем я борюсь. Я боюсь, что это будет слишком.
Он тяжело вздыхает, расстроенный моим признанием. Он на мгновение опускает голову, а затем с контролируемой силой хватает меня за другое запястье и толкает на кровать. Я не сопротивляюсь ему, когда он садится мне на бедра. Зеленые глаза кричат о повиновении, и я даю ему именно это, когда он снимает мой топ, разрывая ткань и отрывая пуговицы, чтобы обнажить мою грудь.
От прохладного воздуха мои соски мгновенно твердеют, но он охотится не за моей грудью. Он быстро берет оба моих запястья в одну руку, удерживая меня, а затем берет другую и крепко прижимает ее к центру моей груди.
— Это мое, — заявляет он. — Ты хочешь меня?
— Да, — выдыхаю я.
— Ты хочешь быть со мной?
— Да.
— Тогда это твое маленькое сердечко — мое. Оно бьется для меня, и я обеспечу его защиту. Ты меня слышишь?
Я киваю.
— Ты должна доверять мне достаточно, чтобы я заботился о тебе. Я никогда не позволю тебе сломаться.