Тито Вецио

Кастеллацо Людвига

— Югурта был тираном и умер позорной смертью. Я же, напротив, буду сражаться за свободу и победителем или побежденным сумею жить и умереть с честью.

— За свободу? Ты думаешь, что такая святыня существует в извращенных умах невольников? Своеволие, резня, грабежи, насилие — вот идеалы той орды, которую ты хочешь двинуть против Рима. Бессмысленно свирепые в минуты кратковременного торжества, они покинут тебя во время опасности самым подлым образом. Разве невольник — человек? Сам Гомер сказал, что даже человек, родившийся свободным, теряет лучшую часть своей души, став рабом.

— Я мог бы опровергнуть все твои доводы, но ограничусь лишь тем, в чем полностью убедился сам, друг мой

Метелл: та, которую я люблю, совмещает в своей душе больше добродетелей, чем все наши патрицианки, вместе взятые.

— К несчастью, болезнь, как я вижу, пустила в твоей душе чрезвычайно глубокие корни, — отвечал Метелл. — Я не стану тебя уговаривать и доказывать истину, которую ты не желаешь понять. Но послушай совет друга. Ты не хочешь жениться на Эмилии. Прекрасно, поступай, как знаешь. Но, по крайней мере, оставь позорную мысль жениться на рабыне, заставь умолкнуть злые языки, немедленно отдай Луцену Скрофе.

— Никогда!

— Ну, в таком случае, немедленно уезжай из этого дома, хотя бы на какое-то время, пусть утихнут пересуды и сплетни. Я между тем постараюсь найти тебе поручителя и успокою всех твоих кредиторов, а ты можешь отправиться в войска. Там перед тобой откроются все пути для блестящей военной карьеры. Потом твои друзья, да и кредиторы, используют все свое влияние, чтобы тебя сделали правителем какой-нибудь благословенной провинции, что дает возможность полностью расплатиться с долгами, вновь завоевать все те почести, которыми ты пользовался ранее и вернуть себе доброе имя, отнятое у тебя благодаря подлым интригам неизвестно откуда взявшегося иностранца.

Так уговаривал своего друга преданный Метелл, предлагая ему те же средства, которыми сорок лет спустя столь умело воспользовался Юлий Цезарь. Он, так же, как и Тито Вецио, наделал очень много долгов. Но кредиторы, вместо того, чтобы воспользоваться предоставленным им законом правом погубить Цезаря, дали ему возможность выйти из этого незавидного положения. Самую значительную поддержку божественному Юлию оказал Марк Лициний Красс, снабдивший его деньгами, уговоривший всех кредиторов отсрочить долги и способствовавший назначению Цезаря пропретором в провинцию Дальняя Испания. В этой провинции знаменитый римлянин сделал ряд удачных завоеваний, умиротворил провинциалов, привез значительные суммы в государственное казначейство, а главное — выплатил все свои долги до единого сестерция, после чего у него еще остались огромные средства, дававшие ему возможность устраивать впоследствии пиры для развратной римской молодежи и устраивать для народа спектакли, способствовавшие увеличению его популярности.

Но Тито Вецио был совершенно другим человеком. Он никогда не приносил в жертву своему честолюбию идею общественного блага. К тому же, самозабвенно любя Луцену, он не мог с ней расстаться, а поэтому, не задумываясь, отверг и это предложение своего друга.

— Ты все-таки продолжаешь упорствовать! — с горечью вздохнул Метелл.

— Дорогой Квинт, мое решение окончательно.

— Неблагодарный, жестокий Тито, — говорил с упреком Метелл, а в его глазах стояли слезы, — своим отказом ты лишаешь меня лучшего друга, который когда-либо был у меня. Ты бросаешься в страшную пропасть, куда я к несчастью, ни по моим убеждениям, ни по общественному положению, не могу за тобой последовать. Но я не хочу стать свидетелем твоей гибели. Я немедленно уеду из Рима в Галлию, не сказав никому из знакомых ни слова, даже не простившись с родными. Я знаю, мой отец никогда не простит мне того, что я вступаю в легионы, которыми командует его самый непримиримый враг. Но только это сможет отвлечь меня от страшных мыслей о твоей судьбе.

— Мой милый, мой дорогой, удивительный друг! — воскликнул

растроганный Тито Вецио, обнимая Метелла.

— Тито, мой Тито, заклинаю тебя всем, что свято для нас обоих в этом мире, откажись от своих роковых замыслов, докажи, что ты по-прежнему ценишь старых друзей.

— Это невозможно, карты брошены, выиграю я — хорошо, проиграю — ничего не попишешь, зато сумею с честью умереть.

— Ну, в таком случае, прощай и, конечно, навсегда. Через час я уже буду далеко от Рима.

Трогательным было прощание друзей детства. Долго Тито Вецио не выпускал своего дорогого Квинта из объятий, но последний, сделав над собой неимоверное усилие, поспешил вытереть слезы и опрометью бросился вон из комнаты, словно не надеясь на свою твердость.

Тито Вецио не последовал за ним. Он опустил голову на грудь и глубоко задумался. Его глаза были влажны, на лице отражалась грусть, но вместе с тем и решимость. Спустя некоторое время он расправил плечи, провел рукой по влажному лбу, словно желая привести в порядок мысли, и улыбнулся. Страшно было значение этой улыбки: в ней выражалось непреклонное, окончательное решение выполнить задуманное им рискованное дело. Пройдя еще несколько раз по комнате, он позвал слугу.

— Позови ко мне Гутулла, Черзано и Стино, — сказал он.

— Господин, — отвечал слуга, — Луцена просит тебя повидаться с ней всего на одну минуту.

Тито Вецио на минуту задумался и ничего не отвечал, а потом велел передать Луцене, что он увидится с ней после того, как переговорит с приглашенными им людьми.

Слуга поклонился и вышел.

— Да, нужно решиться, — рассуждал юноша, вновь прохаживаясь по библиотеке. — Необходимо разорвать цепи, связывающие меня с прошлым. Я, как гладиатор, готовлюсь спуститься на арену судьбы, где между победой и смертью такое же расстояние, как между рукой и мечом.

Между тем в библиотеку вошли приглашенные Гутулл, рудиарий Черзано и дворецкий Стино.

— Друзья мои, — начал Тито Вецио, — вы, конечно, поймете, что я никогда не нуждался в такой степени в вашей помощи, как сейчас. Согласны ли вы всегда и везде оставаться со мной?

— Да, — отвечали все трое с удивительной решимостью.

— Хорошо. Тогда ты, Гутулл, отправляйся с этой дощечкой к старшему оружейному мастеру республики [187] и скажи ему, чтобы приготовил для меня пятьсот полных комплектов вооружения для легионеров, десять тысяч дротиков и все остальное, о чем указано на дощечке. Ты, Черзано, сходи к Друзу и Помпедию Силону и передай им, что я жду их у себя сегодня вечером по одному очень важному делу. А ты, Стино, немедленно потребуй из моей ближайшей усадьбы всех лошадей и повозки. Ты, Гутулл, можешь идти с Черзано, а со Стино я еще должен переговорить…

187

Римские оружейные мастерские принадлежали государству. Частные лица не имели права изготавливать оружие. Известные мастерские находились: в Павии — щиты, панцири; Вероне — дротики; Луке — щиты и мечи; Мантуе — кожаная амуниция.

— Что, приходил этот человек?

— Скрофа? Приходил.

— Ему, конечно же, не заплатили из-за разразившейся катастрофы.

— Нет, не заплатили.

— Согласен ли он подождать?

— Да, я его уговорил, он обещал отсрочить, но только с тем условием, что сумма долга увеличится до двухсот тысяч сестерций.

— А другие кредиторы?

— Сегодня они гораздо снисходительнее, чем вчера. Я подслушал их разговоры. Они рассуждали о твоей скорой свадьбе, богатом приданом и прежних почестях.