Титулованный Соловей

Кель Мариша

– Странно вот что, Мари: видя меня в отличном расположении духа, ты спрашиваешь о моём самочувствии. Либо я плохо выгляжу, либо ты хочешь задать мне совершенно другой вопрос.

И Кити повернулась к Мари с победной улыбкой ученика, который только что превзошёл своего учителя.

– Ты, как и всегда, чертовски хороша, Кити.

– М-а-р-и-и-и…

И две женщины, от души насмеявшись, присели за маленьким обеденным столом, залитым лучами приветливого солнца.

– Кити, – осторожно начала Мари, – как тебе вчерашняя встреча? Ты ни слова вчера не обронила по этому поводу, но я-то знаю

и понимаю, чего тебе это стоило.

Прекратив жевать, положив остатки пирога на тарелку, Кити отодвинула её и почти враждебно взглянула на подругу.

– Мари, мне бы не хотелось говорить на эту тему.

– Как пожелаешь. Но знай, я всегда готова тебя выслушать и помочь.

– Я это знаю.

– И, на мой взгляд, легче и интересней придумывать и строить планы вдвоём, нежели изводить себя по ночам чудовищными мыслями, непониманием, в полном одиночестве.

Кити с любопытством взглянула на Мари, которая невозмутимо продолжила пить свой кофе как ни в чём не бывало.

– Ну, хорошо, – наконец призналась Кити, – я вчера… Перенервничала.

– Перенервничала? – уточнила Мари. – Только и всего?

– Да, всего-то.… Ну, конечно же, я сильно перенервничала… Мари!!! Я абсолютно не поняла его поведения! Я, конечно, заслужила эту холодную вежливость с его стороны, но тем не менее это было слишком жестоко.

– Я с тобой не могу не согласиться, дорогая.

– Только и мечтала, что об этой встрече. Думала, что скажу ему и что он скажет… А разговора-то толком и не вышло. Я…Я так разочарована и обижена до глубины души.

– И, конечно же, не сомкнула глаз всю ночь? – подытожила Мари.

– Конечно! – подтвердила Кити. – Как он может быть таким бесчувственным и суровым, если любил меня так, как говорил когда-то. Выходит, тогда, пять лет назад, это всё было ложью и притворством?

– Я не могу ответить на твой вопрос, дорогая, но я могу тебе сказать абсолютно точно, что ты ошибаешься, обвиняя Щербатского в равнодушии. Он далеко не равнодушен к тебе, и вчера это было понятно всем. Ну, разумеется, кроме твоего отца.

– За что ты сердишься на отца, Мари?

– Я не сержусь, – тут же ответила княгиня.

– Ты всегда, когда сердишься на него, говоришь, что ему нет дела до нас с тобой, – с мягкой улыбкой заметила Кити.

– Понимаешь, дорогая, мне стало мало его внимания. Уж не знаю почему, но наша жизнь поменялась, и это нормально и даже хорошо, но мне так не хватает его прежней вспыльчивости, я бы сказала, безумства страсти, буйства чувств. Понимаешь? Он успокоился, вот! Вот причина моего недовольства, тем более теперь, когда моё нынешнее положение заставляет меня воспринимать всё гораздо острее и ярче.

– И что же ты думаешь с этим делать?

– Я не знаю, буду любоваться на тебя, верить в твоё счастье и чувствовать себя причастной к твоей только начинающейся истории любви.

– Ты считаешь это началом романа? – спросила, смутившись, но в то же время с надеждой в голосе Кити.

– Безусловно, моя дорогая, это начало красивой и страстной истории любви. Но ты должна быть сильной и смелой, ибо будет совсем не просто добиться подобной любви. Сколько будет пролито слёз по этому поводу… И слёз счастья, и слёз отчаяния. Ты должна набраться терпения и поступать

умно и хитро. Ты должна быть мудрой на пути к своей любви, прелестная Кити, и у тебя всё получится.

– Спасибо, Мари, – прошептала девушка, наконец, сумев дать волю слезам.

Кити сразу же стало легче, будто тяжёлый, огромный драгоценный камень несчастья покинул её душу, распавшись на бриллиантовую россыпь слёз.

– Кити, – спохватилась неожиданно Мари, – мы с тобой совершенно позабыли о сегодняшнем вечере!!!

– А что сегодня?.. – настороженно поинтересовалась девушка, а затем наморщила лоб, как бы пытаясь вспомнить что-то очень важное.

– Анна!.. – подсказала Мари.

– О, Мари!!! Анна!!! – вспомнив, с ужасом воскликнула Кити.

***

Князь без труда расшифровал письмо давнего друга. В письме Вольф предупреждал его о нависшей над ним беде и просил держаться от него подальше, дабы не причинить вреда самому себе и своей семье. В особенности, как понимал Влад, Щербатский беспокоился о Кити. В послании он просил Влада не раскрывать никому его тайны и причин своего недружелюбного, отстранённого обращения с ней. Приятель уверял Влада, что и поныне считает его самым близким и добрым товарищем и если ему, Щербатскому, удастся выпутаться из этой ситуации и остаться в живых, он сам объявится в Ольденбургском поместье. До этого момента он настоятельно просил не искать с ним встреч.

Влад, не отрывая задумчивого взгляда от тающего в огне письма, размышлял о причине такой тщательной скрытности товарища. Кто угрожал ему и почему? Жизнь друга была в опасности, и это не давало князю покоя.

Честно признаться, жизнь князя, протекая в семейном кругу, стала казаться ему немного обыденно-пресноватой. Конечно же, он был счастлив и безумно любил свою супругу и детей, но когда Влад сегодня держал в руках зашифрованное послание друга, ему хватило смелости признаться себе, что это его встряхнуло, взбодрило и забытое чувство опасности и тайны вскружило слегка голову. Даже бешеная скачка с препятствиями не подавала в вены Влада такого количество адреналина, как это зашифрованное письмо.

Князь принял решение не оставаться в стороне, а, разобравшись в ситуации, помочь другу, ну и заодно «вспомнить» те времена, когда опасность шла за ним по пятам.

Влад, удобно расположившись за массивным письменным столом, быстро набросал ответ другу из простых хорошо зашифрованных предложений.

Этим вечером баронесса Лихонина давала бал-маскарад в честь помолвки своей единственной дочери Анны. Сын баронессы Пьер до последнего времени служил у князя секретарём, но выгодная партия сестры поправила финансовое положение в семье Лихониных, и Пьер оставил место секретаря в Ольденбургском. Теперь он помогал вести дела маркиза Дрё-Брезе Анри, жениха Анны. Тот значился единственным наследником маркиза-француза, а мать Анри была из представительниц старинной русской знати. Оба родителя достаточно давно трагически покинули бренный мир, это был несчастный случай по дороге из Парижа в Петербург. Баронесса Лихонина, будучи доброй подругой матери Дрё-Брезе, взяла осиротевшего, но богатого француза под своё заботливое крыло, в результате чего лучшей невесты, чем её дочь Анна, для француза не нашлось.