Тьма Египетская
Шрифт:
— Правда, — тихо вздохнула Тамара.
— Ну, вот то-то же! А они могут прожить еще и не год, не два, а двадцать лет, тогда что?.. Их-то век уже кончен, а пред вами ведь целая жизнь впереди… Целая жизнь!.. А вы так жаждете жизни и света, — вы только что сами сказали это. Ведь, подумайте, оставаться со стариками, чтобы ждать у моря погоды — это значит отказаться навеки и от жизни, и от простора; это значит убить, погрести свою душу и сердце и обречь себя на глупую жизнь, на растительное прозябание с каким-нибудь еврейским
— О, да!.. Это правда!.. Грубая, жесткая правда!.. Я не хочу этого! — скорбно закрыла Тамара лицо руками.
— В таком случае надо решиться на мое предложение. Иного выхода нет.
— Да, но как решиться!..
— Очень просто. Я говорил уже вам, да вы и сами знаете, что в нашем городе есть очень почтенная женщина — мать игуменья Серафима. К ней, под ее крыло! Она нам поможет все это обделать и устроить как нельзя лучше!
— Я вас не понимаю, — вопросительно взглянула на него Тамара.
— Чего ж тут не понимать! Все это очень просто. Вот видите ли, — принялся разъяснять собеседник. — Надо вам сказать, что, по моим хорошим отношениям к здешней губернаторше, я у этой матери Серафимы в большом фаворе; ну, а Серафима — особа с весом, и не только здесь, но и в Петербурге, как бывшая фрейлина. Она ведь нарочно с той целью и посажена на окраине, чтобы «насаждать» и «укреплять» здесь православие. Стало быть и для матери Серафимы такая прозелитка, как вы, как раз на руку. С ее стороны, полагаю, ни в каком случае отказа не будет! Я хоть завтра же съезжу к ней, переговорю откровенно и подготовлю заранее, так что когда вы явитесь к ней, то все уже будет готово к вашему приему и вас там встретят с распростертыми объятиями.
— ну и что же, — недоуменно спросила девушка. — Далее-то что?
— Далее? Монастырь даст вам надежный, спокойный и безопасный приют до крещения, а вслед за крещением, я хоть в тот же день обвенчаюсь с вами. Все это может совершиться очень скоро: ведь при ваших знаниях и способностях вам не надо много времени, чтобы ознакомиться с нашим катехизисом и выучить наизусть Символ веры. Все это может устроиться через неделю, а еще через неделю вы уже будете моей женой.
— Две недели! — ужаснулась Тамара. — Целые две недели!.. А что может произойти за эти две недели! Подумайте!..
— Что там произойдет или может произойти, об этом нечего думать, — нетерпеливо махнул рукой собеседник, — надо только решаться на то или другое. Да наконец даже и такого срока не надо: я хоть завтра добуду вам катехизис, и вы постарайтесь только в течение этих дней прочесть его, и вытвердив наизусть «Верую», — тогда ваше крещение мы устроим в монастыре через день-два, не далее.
— Страшно… такой шаг! — закрыв глаза и отрицательно качая головой, с тоской произнесла девушка.
— Тамара! Вы опять за ту же песню! — с нетерпеливой досадой укорил ее собеседник, дернув и крепко сжав
Глубоко погруженная в раздумья, девушка молчала.
— Да или нет, Тамара, да или нет? — настойчиво повторял он, продолжая порывами стискивать ее руку.
Но ответом с ее стороны оставалось все то же неопределенное молчание, исполненное внутренней борьбы и скорби. Ее грудь высоко и медленно вздымалась под напором тяжелых затрудненных вздохов, как будто ей не хватало воздуха.
Мужчина еще около минуты выжидал молча.
— Ну, Тамара, прощайте, — с грустью и отчаянием в голосе проговорил он, наконец, в последний раз пожав и быстро выпустив ее руку. — Бог с вами!.. Не поминайте лихом и будьте счастливы!
И с этим последним словом он решительными шагами пошел вон из беседки.
Тамара стремительно кинулась за ним вдогонку и удержала его у входа.
— Да… да! — прошептала она, — останьтесь. Да!
И, припав к его плечу, девушка зарыдала горько, но тихо и сдержанно, как бы боясь нарушить звуком этих рыданий тишину ночи и тайну их свидания.
Он дал ей выплакаться и, бережно взяв за талию, молча довел до скамейки и снова усадил на нее, продолжая тихо и нежно ласкать и гладить головку девушки, пока не угомонились ее слезы.
— Я верю в твою любовь, Тамара, — заговорил он, наконец, когда она успокоилась и оправилась несколько. — Да, я верю в нее, но, Боже, я не знаю, что дал бы, чтоб окончательно убедиться, что это твое да не есть минутная вспышка, что вся нерешительность, все сомнения и колебания твои уже миновали вместе с этим да и более не повторятся. Вот чего, убеждения-то этого мне и не хватает… А вдруг ты опять раздумаешь… тогда что?
Тамара взяла его руку и глянула ему прямо в глаза.
— Мне трудно было решиться, — сказала она, к удивлению его, серьезно твердым и убежденным тоном. — Да, крайне трудно и тяжело. Но раз, что я решилась — это у меня уже бесповоротно. Никаким сомнениям нет более места. Можете твердо верить этому.
Он порывисто привлек ее к себе и радостно стал осыпать своими страстными поцелуями ее лоб, глаза и щеки. Но девушка высвободилась из его объятий и мягко, но решительно отстранила от себя рукой его лицо.
— Нет… нет… этого не надо… не надо, — прошептала она с мольбой и болью в голосе.
Он как бы опомнился и, стараясь овладеть самим собою, провел себе по лбу ладонью.
— Простите этот невольный порыв! — со вздохом сказал он, смущенно глядя в землю, — но вы видите, что он искренен. Он только доказывает как безумно люблю я вас, какое счастье подарили вы мне как воскресили меня, одним лишь своим словом, своим да, Тамара!.. Итак, это бесповоротно?
— Я уже сказала, — подтвердила девушка.