Тьма… и ее объятья
Шрифт:
Она уже приблизилась ко мне вплотную. Когда она остановилась, ее грудь касалась моей. Женщина медленно вскинула руки и заключила меня в объятия. На какой-то миг я увидел вместо ее рук два крыла, черных, шелковых; они обхватили меня и сомкнулись вокруг как будто коконом. Ощущение такого небесного блаженства наполнило меня, что я невольно застонал. Женщина приблизила свое лицо к моему; глаза ее превратились в светлые заводи, что не имели ни берегов, ни дна. Но ее губы, когда прижались к моим, были ужасающе холодны, и я содрогнулся, ощутив их прикосновение. К истоме добавилась слабость и головокружение: ощущения, хорошо мне знакомые. Слишком хорошо… в глазах снова начало темнеть. Еще немного, и я непременно потеряю сознание. Еще совсем недавно я мечтал об этом, но теперь не желал этого совершенно. Лишиться чувств в комнате, где сидят шесть вампиров!
От меня, однако, ничего уже не зависело. Черные крылья запахивались вокруг меня все плотнее и плотнее. Я начал задыхаться… и в рассудок мой прямо через глаза хлынула густая тьма.
…И открытые глаза видели ту же тьму. Первым делом, начав соображать, я схватился за шею, проверяя, нет ли на ней ран от вампирских зубов. Шея была не повреждена, что доставило мне невыразимое облегчение. Значит, что бы ни делала со мной женщина-вампир, кровь мою она не пила.
Что бы ни делала… А что она, в самом деле, со мной делала? Я помнил ее поцелуи, но вот что было дальше? Каким способом она намерена была объяснять мне?..
Я запретил себе думать о том, что женщина могла со мной сделать, и попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом. Например, на том, что могли бы означать виденные мною крылья. Была ли это игра воспаленного воображения, или женщина действительно превращалась на моих глазах?…Или же, имело смысл прикинуть, сколько времени осталось до рассвета. Я определил, что нахожусь в комнате, предназначенной быть моей тюремной камерой. Было темно, значит, ночь еще не завершилась (если только я не пробыл без сознания сутки). Но за окном, вроде бы, непроглядная темень сменялась теменью другой, сероватой, предрассветной.
…Окна моего узилища беспрепятственно пропускали дневной свет, и я легко мог следить за ходом времени. Так я определил, что провел в заточении три дня и четыре ночи, и эти дни, без преувеличения, были самыми тяжелыми в моей жизни. Даже день похорон отца померк в моих воспоминаниях. Воспоминания мои, впрочем, путались, так же как и вообще все мысли. Возможно, это было следствием нервного перенапряжения и непреходящего страха и беспокойства, или же чар обитающих в доме вампиров. Так или иначе, я чуть было не сошел с ума. Никаких занятий для себя я изыскать не мог, кроме как пялиться в потолок или в окно, или же спать. За окном, так же как и в комнате, ничего интересного не происходило: несколько раз я видел на поляне людей, но все это, верно, были вампиры из клана Лючио. Даже если нет, я никак не мог привлечь их внимание. Попытавшись постучать в окно (вернее, в решетку на нем) и покричав, я понял, что меня не слышат. Шум же, произведенный мною, имел иные последствия. Через минуту после того, как я отошел от окна, в комнате появился Лючио. Не меняясь в лице, он одной рукой сгреб меня за воротник и приложил спиной об стену так, что в голове у меня зазвенело. Продолжая удерживать меня за воротник, он приблизил свое лицо к моему и ровным голосом пообещал оторвать мне голову, если я повторю то, что устроил сегодня. И я сразу ему поверил.
Основным моим времяпровождением стали тягостные размышления, наполненные тревогой за Кристиана, Агни и Хозе… и страхом за себя. Известил ли уже Лючио Кристиана о моем пленении или же ждет, пока тот сам отыщет этот загородный дом?..
Горестными и долгими были эти дни, и бессонными — ночи.
Еду раз в день приносила одна и та же женщина, уже мне знакомая. Она по-прежнему завешивала лицо волосами, скрывая его от меня и от света, и я пришел к выводу, что она из младших вампиров, которым сложно терпеть дневной свет. Теперь с ней неизменно приходил еще и мужчина, который, впрочем, оставался за дверью. Лючио, видимо, решил перестраховаться после того случая, когда я пытался выскочить из комнаты и потерпел фиаско. С женщиной я пытался разговаривать, но она отмалчивалась и только еще ниже опускала голову. Мне приходило в голову, что, возможно, это была та самая женщина, которую ударил Лючио, но выяснить это я никак не мог. Мне так и не удалось разглядеть ее лицо. Она никогда не смотрела на меня прямо, но довольно часто я чувствовал на себе ее пристальный взгляд. Я поворачивался к ней, но снова видел только темную волну волос.
Я съедал все, что мне приносили. Особенно сильного голода я не испытывал, но нужно было сохранить силы. В конце концов, должна же эта история как-то завершиться, добром ли, худом ли. Уморить себя голодом раньше времени
Лючио заходил несколько раз в день, и был настроен как будто доброжелательно, если не считать того случая с окном. Он вел со мной абстрактные разговоры, смысла которых я не понимал, или начинал расспрашивать, не вспомнил ли я чего-нибудь, что захотел бы сообщить ему. Ничего такого, конечно, я не вспомнил, да и не собирался. В его присутствии меня ломало и гнуло страшно. Не знаю уж, пробовал ли Лючио на мне свои способности носферату, или же это мое «я» сопротивлялось, как могло, исходящим от него харизматическим чарам, и не всегда преуспевало. Мое отношение к Лючио могло за несколько минут измениться от глубинной первобытной ненависти до слепого обожания. Его присутствие рядом доставляло мне больше страданий, чем долгие одинокие часы, заполненные страшными мыслями. Я видел перед собой человека, который был убийцей моего отца, но меня тянуло к нему так, что я едва не терял голову от нахлынувших чувств. Это раздвоение было ужасно. Лючио, полагаю, знал, что творится со мной, и наблюдение моей внутренней войны доставляло ему некое извращенное удовольствие. При этом он советовал мне расслабиться и успокоиться, не сопротивляться зову сердца.
— Мы слишком полагаемся на свой разум, — говорил Лючио. — А он, бывает, играет с нами такие шутки, что мы расхлебываем их последствия до конца жизни. Разум лукав, он великий притворщик, сердце же с нами всегда честно. Вспомни, Илэр, было бы когда-нибудь такое, чтобы твое сердце обмануло тебя?..
Мне оставалось только молчать. Я знал, что если вступлю с Лючио в беседу, то он скоро погубит меня, полностью мною завладев.
Вечером третьего дня Лючио снова навестил меня. Выглядел он слегка озабоченным и, пожалуй, даже нервным. Хотя, возможно, это мне только показалось. Я с утра пребывал в апатии, лежал на кровати и полуспал-полубредил, потихоньку впадая в то странное состояние, когда сложно становится различить грезу и реальность. Приход Лючио меня из этого состояния вырвал, но вставать я не собирался.
— Кристо все нет, — сообщил Лючио небрежно, но в этой небрежности звучала тревога. — То ли ему плевать на тебя, то ли он потерял нюх. В противном случае, он уже должен был добраться сюда. Впрочем, — продолжал он, — может быть, Кристо вынашивает какой-нибудь хитроумный план. Ну что, посмотрим, кто кого перехитрит… Ты не боишься, Илэр?
— Чего? — спросил я безразлично.
— Того, что он оставил тебя, — глаза Лючио блеснули. — Он старый носферату, и все эти благородные замашки, игры в человека не могут вытравить из него полностью его сущность. Он избрал короткую жизнь ради того, чтобы не отбирать жизни у других, ну так с чего бы ему рисковать этой и так слишком короткой жизнью?.. а если он сунется сюда, он будет рисковать, и он это знает. В прошлый раз мы встретились один на один, и Кристо взял верх надо мною, но здесь — здесь ему такого шанса не представится.
— Это подло — наваливаться всей кучей на одного, — прошептал я.
— Нас слишком мало, чтобы мы могли быть честными и благородными. Мы просто будем уничтожены, — Лючио замолк, обратив взгляд за окно. Его изящный профиль был повернут ко мне, и снова я подумал, что никогда в жизни не видел никого красивее. Что же такое есть это существо? И насколько оно старо?.. — К слову, Илэр, ты что-нибудь знаешь о том, как творятся новые вампиры? Кристиан рассказывал об этом?
— Он сказал только, что существует особый ритуал, на проведение которого требуется разрешение главы клана, — ответил я, удивляясь себе: я вовсе не намеревался вступать с Лючио в диалог.
— Верно, ритуал. Который проводится слишком редко. Реже, чем хотелось бы. Чтобы отыскать среди нас сотворенного, придется потратить немало времени. И большая часть из них слишком недолговечна. Это неприятно… И дело не в сложности ритуала, и не в том, что мы запрещаем их проведение по каким-то своим причинам. Видишь ли, большое значение тут имеет кровь.
— Чья кровь? — вздрогнул я.
— Кровь того, над кем проводится ритуал, конечно. У вас, у людей, кровь слишком слаба. И большинство из вас просто не переживают превращение, что очень меня… печалит. Суди сам, Илэр: за всю мою жизнь (а она была достаточно долгой, уверяю тебя) мне удалось сотворить лишь двоих. Остальные погибли. Твоему любезному Кристо повезло и того меньше. Насколько я знаю, у него только один «крестник»… был, — Лючио бросил на меня быстрый пронизывающий взгляд и добавил: — То есть — была. Она уже мертва.