Тьма на ладони
Шрифт:
Односложно отвечая, Майк принялся торопливо записывать что-то на бумажку. Наконец он поблагодарил собеседника и выключил трубку.
– Ну что, нашелся один! Мужик, который у этого Ёды был «эдвайзером»… Как это по-здешнему – завкафедрой, да? Тед Элмс. С отцом, похоже, на короткой ноге. Говорит, что, пока не спит, будет ждать звонка. Сам поговоришь?
– Да ты что? Я по-английски ни в зуб ногой!
Охара протянула руку:
– Ну, давайте поговорю! Все-таки я получше Майка в ситуации разбираюсь…
У меня отвисла челюсть. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы Охара разговаривала
Заглядывая в бумажку, она как ни в чем не бывало набрала номер, выждала несколько секунд – и затараторила на таком английском, что я чуть не свалился с табурета.
Глядя на меня, Майк покатился со смеху.
– Если будет сдавать на «Тоэйк», [36] баллов восемьсот пятьдесят отхватит, не напрягаясь!
– «Тоэйк»? А сколько там максимум?
– Девятьсот девяносто. Но для учебы и работы в Штатах достаточно семисот.
36
TOEIC (Test of English for International Communication) – международный экзамен по английскому языку для иностранцев.
Болтая по телефону, Охара то и дело смеялась. Похоже, нашла с собеседником общий язык. Вплоть до шуток. Предоставив дело ей, я попросил еще пива.
– Послушай, Майк!
– Да?
– Должен признать, что ты ужасно симпатичный молодой человек. Аж страшно делается.
– Сейчас от скромности помру… Но, если честно, я такой далеко не со всеми.
– Но с нами ты возишься, как наседка с цыплятами. С чего бы, а?
– Да как тебе сказать… По-моему, мы с тобой одного племени.
– Одного племени?
– Ну да. Я от здешнего народу по цвету отличаюсь. Вот и ты такой же. Я, конечно, не о цвете кожи говорю. Ты внутри по цвету другой.
Он налил еще пива и мне, и себе. Охара продолжала трещать по-английски, как заправский радио-диджей.
– Кажется, заканчивают, – наконец сказал Майк.
Охара отключила трубку. Первым делом я, конечно, поинтересовался, откуда у нее такой отменный английский.
– Ходила на курсы, – скромно ответила она, и я подумал, что директор этих курсов может смело плакать от счастья.
Охара перешла к делу.
– Этот профессор Элмс – очень приветливый старичок, – сообщила она. – И веселый к тому же. Очень подробно мне все рассказал. «Эдвайзером» у Ёды он проработал с девяносто первого года по девяносто третий. На мой вопрос, что этот Ёда за человек, он ответил так: «Ну, достаточно талантливый, достаточно веселый… С окружающими ладил достаточно неплохо… Ни заклятых врагов, ни ярых поклонников не имел…» Еще немного помялся да и закончил: «В общем, человек достаточно приличный». А когда я спросила, что бы он сказал, если бы Ёда стал большим японским политиком, он ужасно развеселился. «Надеюсь, уже от одного присутствия в японской политике достаточно приличных людей ее самочувствие заметно улучшится». Ну, то есть профессор считает, что японской политикой занимаются недостаточно приличные люди…
– Полностью согласен с господином профессором.
– Но по-настоящему сильное впечатление Ёда произвел на него только однажды.
– Когда
– В девяносто втором году, когда в Луизиане застрелили японского студента. Помните, громкое дело было? Парнишка решил попугать друзей на Хэллоуин, но перепутал дом, и хозяин застрелил его из винтовки. Семья погибшего только через два года добилась, чтобы убийцу посадили. А поначалу суд признал его невиновным… Так вот. Сразу после этого и по Си-эн-эн, и по спутниковому телевидению японцы на чем свет стоит ругали американский закон, из-за которого у обычных граждан скопилось столько оружия. И только Ёда в своих передачах держался очень спокойно, будто ничего ужасного не произошло. Профессор Элмс вообще хорошо разбирается в японских реалиях. И поэтому страшно удивился, когда Ёда в одном из выступлений вдруг заявил, что в детстве сам не раз забавлялся стрельбой из пистолета…
– Хм-м? – промычал я, протягивая к ней руку. – Одолжи-ка мне трубочку!
– Куда это вы звонить собрались?
– Наконец-то захотел пообщаться с профессором Ёдой.
– С чего это вдруг?
– Гиперсуперновость. Похоже, процент якудзы в наших рядах несколько выше, чем я думал. Это тебе не пять процентов, как в пиве. Здесь уже, скорее, русской водкой попахивает…
15
Глядя на распечатку с резюме профессора Ёды, я набрал телефонный номер его кафедры. «Секундочку, – ответили в трубке. – Соединяем с его кабинетом». Наверное, не застану, подумал я – и ошибся. «Сэнсэй!» – позвал его какой-то молодой голос. Серьезная, видать, субординация в этом университете Эдо.
Наконец сам сэнсэй подошел к телефону.
– Ёда слушает!
Я представился. При слове «Тайкэй» он сразу же вспомнил, кто я.
– А! Так это вы звонили насчет кончины президента Исидзаки?
– Совершенно верно, – ответил я. – Уж извините, что побеспокоил.
– Ничего страшного… Чем обязан на этот раз?
– Я по поводу одного нелепого слуха.
– Слуха? Какого же?
– Говорят, вашу кандидатуру выдвигают на выборы в Палату советников…
В трубке весело рассмеялись:
– Интересно! Кто же распространяет такую чушь? Вот недавно и газетчики то же самое спрашивали… Чего только не выдумают эти репортеры!
– Но я это услышал от знакомого.
– Вот как? И что это за знакомый?
– Этого я сказать не могу.
Он выдержал небольшую паузу, потом спросил:
– Ну, хорошо. Если вы считаете подобные, э-э… фантазии правдой, чего именно вы от меня хотите?
– Видите ли, сэнсэй, я ваш давний поклонник. Подумал – может, я мог бы вам чем-нибудь пригодиться? Вот и наш президент, пока жив был, очень вас уважал…
– Вы очень любезны. Но я занимаюсь академической деятельностью. И лезть в политику ни малейшего желания не испытываю.
– И все потому, что какой-то несчастный ролик не выйдет в эфир?
– Не понимаю… О чем вы?
– О возможности выпустить в коммерческой телерекламе фальшивую «хронику событий» с вашим участием.
Снова пауза. Правда, на сей раз совсем другого характера.
– Прошу извинить, – сказал он. – Но для того, чтобы обсуждать нелепые слухи, я временем не располагаю. Прощайте!