Тьма наступает
Шрифт:
— Что сделал бы Костя? Ну, что?.. Он просто связал бы его цепью и оттащил от края. Врезал в челюсть. А может, просто рявкнул бы, и всё… И даже связывать бы не потребовалось.
— Да не думайте вы о том, что сделал бы я! — прикрикнул я. — Это — ваша битва! Ваш выбор! Действуйте так, как никто, кроме вас, не смог бы действовать.
Дёрнувшись, будто от раздражения, Борис убрал глушилку и повернулся к самоубийце. Когда он заговорил, голос его звучал иначе. Сильно и уверенно. Это был голос не сопливого
— Что заставило вас проститься с жизнью, сударь?
— А тебе что за дело? — огрызнулся мужик.
— Я сам не так давно подумывал о смерти, поэтому вы в данный момент мне близки.
— Ты? О смерти? — Мужик хохотнул. — Да тебе сколько лет-то, щегол? Молоко на губах не обсохло — зато одет, эвон как! Батя, небось, деньгу лопатой гребёт. Чего тебе не хватает-то? Девчонка хвостом крутанула? Али вместо Франции мамка в Париж отвезла?
— Париж находится именно во Франции, с вашего позволения, — сказал растерявшийся Борис.
Мужик дёрнул плечом.
— Да позволяю, мне не жалко. Пусть хоть все там друг на дружке переженятся, неруси.
— … И с девушкой у меня всё прекрасно.
— Ну? — Мужик, похоже, развеселился окончательно. — Так и чего тебе о смерти-то думать? До того зажрался, что больше не об чем?
— Я боюсь не выдержать той ноши, которую вынужден нести, — серьёзно сказал Борис. — Боюсь, что сломаюсь под её весом. Погибну сам и всех погублю. Каждое утро я просыпаюсь с этой мыслью! Каждую ночь засыпаю с ней. А во сне вижу, как у меня подгибаются колени, и я падаю. Вниз и вниз, в бесконечную пропасть.
Веселье из глаз мужика пропало, как не было. Теперь он смотрел так же, как Борис — серьёзно, отчаянно. Прошептал:
— Вот и у меня — так же. Год за годом. День за днём. Ни просвета… Пью, чтобы хоть маленько забыться — и то не помогает. За комнату три месяца не плачено. Как с работы выгнали, так и… Завтра хозяйка всех нас выставит — жену, детишек. Давно уж грозится… А я вчера — поверил в счастливую звезду! Последний рубль на кон поставил. И теперь таким людям должен, что лучше бы убили сразу. Эх-х, да что там… — Он снова шагнул к краю.
— И сколько вы должны этим людям? — быстро спросил Борис.
— Много, пацан. Много. Почитай что сотню.
— Пф! — Борис даже рассмеялся. — Я, полагаю, за день трачу гораздо больше.
Я закрыл лицо рукой. Не лучшее высказывание в текущей ситуации…
Однако ситуация продолжала развиваться.
— Поздравляю. — Лицо мужика окаменело. — Вот иди и трать! А меня — оставь в покое.
— Вы меня не поняли, сударь. Если на то будет ваша воля — я выплачу ваши долги сегодня же. И тем страшным людям, и квартирной хозяйке.
— Смеёшься надо мной? — взревел мужик.
— И в мыслях не было. Мне это правда ничего
Тяжело дыша, мужик смотрел на Бориса. Потом — вновь поглядел вниз.
— А толку? — заорал он. — Смысл? Работы — нет! Выгнали! И не берут никуда. Я через неделю весь в долгах буду! Опять!
— Работу найдём, — подал голос я. — Ты, смотрю, руками работать умеешь?
Мужик посмотрел на свои руки. Здоровенные, как лопаты, грубые. Покрытые порезами, потемневшие.
— Меня ж за пьянку выгнали… — пробормотал он.
— Ну, тут уже сам, — пожал я плечами. — Голова есть — не просрёшь шанс.
Последняя фраза, произнесённая на языке, понятном собеседнику, подействовала хорошо. Мужик повернулся к нам весь, целиком. И я буквально почувствовал, как обречённость от него отступила. Появилась надежда.
— А вы кто ж такие будете-то? А? — заинтересовался он.
— Великий князь Борис Александрович Романов, — учтиво поклонился Борис. — А это — князь Константин Александрович Барятинский, мой лучший друг. Как мы можем обращаться к вам?
Мужик приоткрыл рот и выкатил глаза.
— Бор… Ал… Великий… Э-э-э. Барятинский?! А…
Что он попытался исполнить — не понял никто, даже, наверное, он сам. Не то поклон, не то реверанс. Не то сплясать хотел, не то подпрыгнуть. Итог же получился неожиданным: одна нога мужика зацепилась за другую, равновесие приказало долго жить, и самоубийца полетел с крыши вниз головой, сопровождая полёт хриплым рёвом.
Я, мысленно матерясь, бросился к краю, призвал цепь. Но быстрее меня оказался Джонатан Ливингстон.
Чайка сорвалась с крыши вниз, в мгновение настигла падающее тело. А потом случилось то, что я уже видел: Джонатан превратился в галдящую стаю ворон. Стая облепила мужика и замедлила его падение. А я ощутил, как у меня в голове возникло что-то вроде вопросительного знака. Фамильяр интересовался, что делать дальше.
Первым порывом было — поднять мужика сюда, обратно. Но потом вмешался здравый смысл, и я отдал приказ поставить его на землю. Что Джонатан и исполнил. После чего, опять обернувшись чайкой, взмыл в небо с воплем: «Государю императору — ура!»
Спасённый мужик поднял голову. И хрипло, обалдело каркнул в ответ:
— Ура…
Люди, собравшиеся во дворе клиники, разошлись. Свою порцию зрелища они получили, убедились, что умирать пока никто не собирается, и успокоились. Спасённого мужика посадили в смотровой, сунули ему в руки кружку с чаем. Сами мы вышли и теперь стояли в коридоре, где я объяснял Клавдии суть задачи.
— Для меня честь оказать вам помощь, ваше высочество, — только и сказала она.