Тьма наступает
Шрифт:
— … помните, тогда, в Кронштадте, я вас поцеловала?..
— Забудешь такое, — пробормотал я.
Не мог ведь честно сказать, что забыл уже тридцать раз, не так уж мало девушек меня целовало. Да и после поцелуев зачастую происходило много всего интересного.
— … я хотела сказать, что не сожалею о своём поступке……если бы я могла выбирать, я бы предпочла стать вашей супругой…
Отвечать мне, к счастью, не потребовалось. Анна развернулась и ускользнула в сторону дворца. А я ещё с минуту стоял, глядя ей вслед.
И что
— И чего вам всем не живётся-то спокойно? — вздохнул я.
Потом поёжился, покосился на небо, которое как раз начало вновь брызгать дождём, и пошёл обратно к академии. На середине пути мне на плечо спикировал Джонатан, который благородно не вмешивался в мой разговор с Анной.
— Где был? Чего видел? — осведомился я.
— Государю императору — ура! — рявкнул Джонатан.
— Ну хоть кто-то изъясняется ясно, просто и не думает лишнего, — вздохнул я. — Пошли грабить столовую.
Джонатан выразил свой восторг, описав три круга у меня над головой и огласив глухую ночь истошными чаячьими воплями.
— Такие вот дела, — вздохнул я. — Что думаешь?
Я сидел на чердаке у Светы. Всё, чем удалось поживиться в столовой, притащил сюда. Знал, что аватарка не прочь перекусить ночью, а если полезет в столовую сама, то это будет вариация на тему «слон в посудной лавке». Или разнесёт чего-нибудь, или опять налопается теста. Вроде поняла, что от него плохо, но и то, что оно вкусное — запомнила.
— Бедный мальчик, — с чувством сказала Света.
— А конструктивно? — поморщился я. — Технически ведь Борис — это ещё один прорыв, так? Ты можешь его как-то заштопать, что ли?
Света покачала головой:
— На человеке — нет. Вот когда Тьма его захлестнёт и выплеснется наружу — тогда получится. Но мы ведь не хотим этого.
— А совет какой-нибудь дашь? С точки зрения Света?
— С точки зрения Света могу сказать, что нужно стараться приблизить душу к Свету.
— Очень глубокомысленно.
— Да нет же, — поморщилась Света. — Ты сам всё знаешь. Это на поверхности. Тьма — состояние, Свет — деяние. Всегда. Нельзя стать лучше, бездействуя. Нельзя победить, защищаясь. Помнишь, ты рассказывал мне, как очищал свою магическую энергию? Вот…
— Точно! — воскликнул я. — И как сам не сообразил!
Не удержавшись, я привлёк к себе Свету и поцеловал её.
— Ой, — сказала она, и щёки её порозовели. — Это… почему?
— Просто так. Спасибо за совет.
Я встал с кровати, на которой мы сидели. Кровать здесь поставили по распоряжению Калиновского. Да и вообще чердак изрядно облагородили. Технически, Света уже обитала в условиях куда более роскошных, чем курсанты.
— Ты уходишь? — поднялась и Света.
— Да, хочу ещё немного поспать этой ночью. Завтра будет… всякое.
— Ты можешь остаться
— Света…
— Что? Мы занимались любовью только раз. Почему мы больше этого не делаем? Потому что я перестала носить своё платье? Оно у меня осталось, хочешь, я надену его для тебя?
— Да дело не в платье, а…
— Тогда я ничего не понимаю совсем, — призналась Света. — Когда мне хочется есть — мне можно есть. Когда хочется пить — можно пить. Почему когда речь заходит о любви, ты только вздыхаешь и отворачиваешься?
Я внимательно посмотрел на Свету. Вот как ей объяснить?.. Что, во-первых, я устал и чрезмерно расслабляться, на мой взгляд, рановато. Во-вторых, то, чем она предлагает заниматься, это не совсем «любовь». В-третьих…
А с другой стороны — надо ли что-то объяснять?
— Куда мы едем? Что происходит? Я пропускаю занятия! — недоумевал Борис, сидя на пассажирском сиденье моей машины.
— Едем в одно место, которое для вас сейчас важнее академии, ваше высочество, — сказал я, осторожно ведя автомобиль по трассе.
Магическое ускорение не включал. В окне заднего вида ненавязчиво маячил автомобиль охраны. Не дай боже подумают, что я снова похищаю великого князя. Перепугаются, глупостей наделают. Отвечай потом за них…
Джонатан в салоне ехать не пожелал. Парил в небесах, иногда показываясь впереди — будто единственно ради того, чтобы напомнить о своём существовании.
А Борис ощутимо нервничал. Ёрзал на сиденье, оглядывался. Хватался то за браслет, то за жемчужину. Чуйка подсказывала ему, что дело в этом. А может, и Тьма что-то нашёптывала. Например: «Убей Барятинского».
— Успокойтесь, ваше высочество, — одёрнул я Бориса, когда он принялся отстёгивать и застёгивать ремень безопасности. — Это не расстрел.
— Что? — дёрнулся Боря.
— Я говорю, ваш отец ничего не знает. Я действую по собственной инициативе, и я хочу вам помочь.
— О чём мой отец ничего не знает? — пролепетал Борис.
— О вашей почерневшей жемчужине. И о том, что Тьма с вами разговаривает.
— А ты откуда об этом знаешь?! — Борис аж на месте подпрыгнул.
— Работа у меня такая — знать. Расслабьтесь, ваше высочество. Расскажите лучше, как продвигаются дела с Агатой?
Переключить подростка с одной серьёзной темы на другую — пара пустяков. А уж вопросы межполовых отношений в этом возрасте никак не менее важны, чем вопросы жизни и смерти.
Впрочем, для Бориса эти темы оказались внезапно очень жёстко связаны.
— Всё хорошо, — тихо сказал он. — С одной стороны. После того, что случилось… когда вы не взяли меня в Павловск…
— Сколько можно объяснять? — вздохнул я. — Вы бы там ничем не смогли помочь. Скорее, наоборот — навредили бы. В Павловске мы имели дело с одним прорывом и едва управились. А если бы Тьма рванула ещё и через вас — сейчас этот разговор некому было бы вести.