Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
Многолюдно было и в аптеках. Но здесь покупали не только мыло, крепкие французские духи или кремы, немало людей стояло в очередях с рецептами. Захваченные врасплох холодами, в легкой одежде, многие простуживались. В Бухаресте прошел слух, будто надвигается эпидемия ангины, однако народ толпился повсюду. Больше всего людей в предпраздничные дни было в парикмахерских. Тут выставляли дополнительно давно валявшиеся в кладовых кресла. Особенно много было клиенток в дамских салонах: старухи молодели на глазах, черные рыжели, седые темнели… По щекам бегали гибкие пальцы косметичек, устраняя на несколько дней глубокие морщины и смягчая тени под глазами. Люди старались обмануть не только друг друга, но и самих себя…
Сегодня, в канун рождества, суетился, в основном,
По улицам шныряли комиссионеры. Они спешили доставить покупки в многоэтажные дома с огромными парадными или в нарядные коттеджи, прятавшиеся за высокими заборами, и, с опаской нажимая на кнопку звонка, косились на табличку:
«Злые собаки!»
Мамаши с большими ридикюлями, папаши с набитыми бумажниками наводняли детские магазины. Выбившиеся из сил продавщицы не успевали перевязывать коробки. Новые игрушки прибавлялись на уже украшенных елках. Подаркам радовались больше взрослые, чем избалованные, капризные дети, которых ничем нельзя было удивить.
А те дети, что по-настоящему восторгались рождественской елкой, зная ее только по картинкам и рассказам старших, теперь группками и в одиночку перебегали от одной витрины к другой, наслаждаясь заманчивой красотой вертящихся каруселей с куклами, мишками, зайками… И так с детства и до старости они оставались мечтателями, не принадлежа к категории покупателей…
На центральных улицах — Каля Викторией, Липскань, бульварах Братиану, Карла, Марии, Елизаветы — и прилегающих к ним улицах и переулках жизнь кипела: люди сновали взад и вперед, спешили, толкали встречных, на ходу просили извинения и, заглядевшись на витрину, вновь налетали друг на друга. Они нервничали и, уже не выдерживая этикета, выходили из себя: бранились, оскорбляли друг друга и нередко дело кончалось потасовкой. Все мчались как одержимые. Казалось, все спешат на последний поезд, готовый к отправлению в мир счастья! Сегодня даже сапожники и те торопились. Немало жителей столицы надеялись получить к рождественскому празднику обувь из починки. У Ильи, как назло, накануне, когда он провожал Женю на вокзал, лопнул ботинок. В двух мастерских и в «американке», где всегда можно было починить обувь на ходу, сейчас отказали. Утром пришлось одеть огромные, похожие на лыжные, ботинки, которые Женя оставил в пансионе. А свой ботинок Илья взял на работу в надежде, что удастся починить его у знакомого сапожника, живущего недалеко от гаража. Уж очень не хотелось ему остаться на праздник в рваной обуви, тем более что на второй день рождества он должен пойти к тетушке. Ведь его будут принимать в партию!.. Все шло как нельзя лучше: повязку-наклейку он давно уже снял, рана почти зажила; работа, которую ему доверили, шла полным ходом. Типография выпускала газеты и листовки, и теперь они все попадали по назначению, разоблачая гнусные дела легионеров и клевету на Советский Союз, открывая рабочим глаза на истинное положение вещей в мире. С нетерпением Илья ожидал рождественских праздников. Новый, тысяча девятьсот сороковой год он готовился встретить уже настоящим коммунистом!..
Доволен был Илья еще и тем, что сумел отправить с Женей посылку матери и деду. Теперь его дед, Илья Ильич, жил в Болграде. Летом умерла его младшая дочь, у которой он после возвращения с каторги жил в Татарбунарах. Не прошло и трех месяцев, как зять привел в дом новую жену. Тогда дед переехал к старшей дочери в Болград. Илья послал ему трубку, а сегодня утром отправил матери двести лей по почте и открытку с рождественским дедом-морозом.
В гараже работа шла своим чередом. Старший мастер Вулпя больше не упоминал о Захарии. Он даже не спросил, куда Томов девал злополучную верстатку. Сегодня настроение у всех было приподнятое: должны были выплатить жалованье, и каждый готовился по-своему, как мог, встретить
А работы в гараже была уйма. Все бегали, как шальные, спешили, суетились. Кто-то пустил слух, будто администрация собирается отпустить сегодня рабочих на час раньше. Кузнец ответил:
— Подумаешь! Тоже великая поблажка. Не одну сотню часов мы проработали лишних! Хоть раз в жизни могли бы так поступить. Ничего с ними не случится… Как-никак — рождество Христово!
Работа пошла веселей. Но незадолго до обеда пришел старший мастер и объявил, что сегодня придется задержаться, пока весь заказ не будет выполнен… А это означало, что работать надо если не до утра, то, по крайней мере, далеко за полночь.
Один из слесарей разочарованно заметил:
— Вот тебе и отпустили пораньше!..
Кто-то поддержал:
— Будь здесь Захария, он бы сходил в администрацию и сказал им там, что праздник-то не только для господ!..
Вулпя пожал плечами и ушел, не ответив ни слова. Тогда двое слесарей, кузнец и электрик пошли к главному инженеру. Надо же ему объяснить, что и у них есть свои заботы: кому в баню, кому в парикмахерскую, кому по делам…
Главный инженер выслушал и велел придти через полчаса, обещал доложить директору. А когда они пришли за ответом, оказалось, что директор распорядился не выдавать жалованья, пока заказ не будет выполнен. Тогда рабочие решили сами пойти к директору, но секретарша сказала, что господин директор уехал и будет только после праздников…
Рабочие обозлились: деньги нужны позарез, праздник на носу, а почти у всех дома ни грамма сахару, ни кусочка мяса. А голодные ребятишки сегодня особенно нетерпеливо ждали отцов, не отходя от замерзших окон чуть ли не с самого обеда: не несут ли им баранок, леденцов? Они слышали, что дед-мороз приносит детям подарки: вкусные пряники, конфеты, игрушки, но это, наверное, каким-то другим детям. Тем не менее перед каждым праздником им казалось, что уж на этот раз дед-мороз обязательно их навестит…
Ворчал и старик-кассир: ему предстояло ожидать выполнения заказа, только тогда он сможет выплачивать деньги.
Слесари решили отказаться от обеденного перерыва и поднажать, чтобы закончить работу хотя бы немного раньше полуночи. Услышав это, Илья пошел к кузнецу и оказал, что это неправильно: в обед работу надо прервать, как положено, на один час. А ровно в семь часов, независимо от того, будет дан звонок или нет, кончать работу и идти к окошку кассира.
Высокий шофер с «Понтиака» — Арпад — поддержал Илью. Кузнец подумал, прикинул что-то про себя и сказал:
— Так оно и будет. В семь — шабаш… Только вам, ребята, надобно слесарей уму-разуму научить, чтобы у нас не получился разлад…
Арпад согласился взять это на себя. И когда раздался звонок на обед, все прекратили работу. Старший мастер Вулпя, знавший, что слесари решили отказаться от обеда, лишь бы закончить заказ, очень удивился, когда и они вышли на перерыв. Илья не пошел в столовую, схватив завернутый в газету ботинок, побежал к знакомому сапожнику. Однако не успел он поздороваться с весельчаком-сапожником, поздравить его с наступающим рождеством, как в маленькую мастерскую ворвались два хорошо одетых господина. Один — высокий, в длинном черном пальто и серой мерлушковой шапке, направил на них пистолет и громко скомандовал: «Никто ни с места, руки вверх!..» В это время второй, низенького роста, в темно-сером пальто с черным бархатным воротником и новых коричневых сапогах, выхватил из рук Томова сверток с рваным ботинком. Уронив шило, сапожник застыл с приоткрытым ртом, недокуренная сигарета так и прилипла к нижней губе.