Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
Илья молчал. Полицейский дернул его за плечо:
— Ты что ж молчишь, когда господин шеф спрашивает?
Однако Илья по-прежнему не отвечал: «Неужели Захарию
Низенький вернулся, что-то шепотом доложил Солокану, тот одобрительно кивнул головой. Показав глазами на Илью, сказал:
— Должно быть клиент не новый, знает меня.
Тот поворачивается к Томову:
— Послушай, бессарабская бестия! Ты имей в виду — все, что было до сих пор — цветочки. Впереди — такое, что тебе и не снилось! Слышишь? Послушайся и пожалей-ка свое тело. От тебя немногое требуется.
— Я же вам сказал — ничего я не знаю, поймите, — Илья старался говорить как можно жалобнее.
Низенький в ярости схватил резиновую дубину и снова бросился на Илью, который, прикрыв окровавленное лицо руками, стал
— Говорить будешь? Отвечай!
Илья отнял руки от лица, хотел сказать, что ничего не знает, но почему-то не мог, как будто кто-то схватил его за горло. Ему стало страшно. «Неужели отнялся язык?» Но тут он закашлялся и, услышав свой голос, успокоился.
Низенький отошел к окну, снял с себя френч, закатал рукава и, возвратись к лежащему на полу Томову, встретил взгляд, полный ненависти. Напрягая силы, Томов приподнялся, на его залитом кровью лице играла злорадная улыбка: «Нет, палачи… ничего вам не добиться от меня…» Подкомиссар снова пустил в ход дубинку. А Солокану неподвижно сидел в той же позе, покуривая, и ожидал признания своего «старого клиента»…