Тьма сгущается
Шрифт:
Никто и не пытался совершать противоправных поступков. Оказывается, здесь гораздо спокойнее, чем в родном Трикарико. Здесь и отставной козы барабанщик мог бы спокойно служить жандармом. Да кто здесь, в покоренной стране, посмеет хоть рот открыть? Вот только самому провоцировать ничего не следует. Неприятности никому не нужны.
Нагуляв аппетит, Бембо зашел в первую попавшуюся таверну и заказал омлет, но хозяин сделал вид, что не понимает по-альгарвейски. Бембо нутром почувствовал, что тот притворяется, и зарычал на беднягу, гневно потрясая дубинкой. Омлет тут же появился на столе. Раньше Бембо никогда не снисходил
— А деньги? — завопил хозяин. Выходит, хоть что-то в альгарвейском он кумекал.
В ответ Бембо только расхохотался: если уж он не платил в Трикарико и никогда не будет, если вернется домой, то какого рожна он должен платить здесь, в стране, поставленной на колени альгарвейским мечом. Да и что эти фортвежцы могут ему сделать? Да ничего!
Он прищелкнул пальцами и спокойно зашагал по улице, продолжая обход.
Леофсиг всегда считал, что холодная ванна летом гораздо приятнее, чем в другие времена года. Сегодня, прежде чем вернуться домой, он решил наведаться в общественные бани Громхеорста и смыть с себя трудовой пот и осевшую за день дорожных работ пыль. Швырнув банщику монетку, он бросил рубаху на ближайший свободный крюк и голышом порысил туда, где его ждали бассейны и фонтанчики для омовения. Но, прежде чем окунуться, все же попробовал большим пальцем ноги воду в бассейне.
— Нормальная температура, — приободрил его какой-то мужчина. — Могла быть и холоднее, как, например, позавчера — бр-р-р!
— Нормальная! — отозвался Леофсиг и скользнул в воду. И тут же с головы до ног покрылся мурашками. Да, здорово он сдал за это время!
Задерживаться на глубине в этом холоде не было ни малейшего желания, не то что прежде, в те безмятежно-счастливые времена! Он вылез из бассейна по ступенькам и направился в мыльню.
Мыло тоже было совсем не такое, как до войны, — вонючее и плохо пенившееся. Да еще щипалось щелоком до невозможности: намылил руку и чуть не взвыл.
В помывочной возвышался огромный бак. Леофсиг подхватил шайку, больше похожую на дуршлаг, наполнил ее водой и быстро подвесил на крюк над головой. Тоненькие струйки полились вниз, смывая с тела мыло и грязь. Если постараться, то вполне можно обойтись одной шайкой. Но сегодня Леофсиг использовал аж две.
За кирпичной стеной мылись женщины, и, как любой нормальный громхеортец, молодой человек представил себе эту стенку прозрачной. Стоило ему мысленно увидеть Фельгильду во всей ее красе — обнаженную и мокрую, как вода тут же показалась ему гораздо теплее. А когда он представил себе ее визг, когда она обнаружит, что стена стала прозрачной, то не смог удержаться от смеха. Оставив шайку следующему клиенту, Леофсиг вышел в залу и взял полотенце из рук старого каунианина. Сколько он себя помнил, этот банщик всегда служил здесь. Да, похоже, и его отец всю жизнь брал полотенца из рук того же старика.
Леофсиг вспомнил, как он когда-то, в далекой своей юности, сказал отцу:
— Похоже, этот старикашка подает здесь полотенца со времен Каунианской империи.
Отец тогда рассмеялся, но тут же по своей извечной привычке уточнять все и вся на свете, добавил:
— Увы, нет. Мыться совместно — это скорее
Чувствуя себя вымытым до блеска, Леофсиг швырнул полотенце в корзину для грязного белья и направился к входу за своей рубахой. Но как противно было натягивать ее на себя — какая же она пропотевшая и вонючая! Но он же не зувейзин какой-то, чтобы голышом шлепать по улицам Громхеорста! «Как я изменился с тех пор, как вернулся домой!» — подумал он.
Но буквально через пару кварталов его остановил толстый альгарвеец в непривычно коротком килте и задал вопрос на своем языке.
— Я не знаю ваш язык, — ответил молодой человек по-фортвежски. Это было не совсем правдой, но, с другой стороны, он ведь, как его брат Эалстан и кузен Сидрок, не изучал этот язык в школе. Но и рыжик его не понял, это было сразу видно. Тогда Леофсиг перешел на каунианский: — А теперь вы меня понимаете?
Но едва слова слетели с языка, как он осознал, какую кошмарную ошибку допустил. Альгарвейцы презирали всех кауниан и все, что было с ними связано. Но тут рыжик, запинаясь и зажевывая слова, ответил:
— Мало понимать. Не использовать никогда… после… со школьные года.
И, вспомнив нужное слово, он широко улыбнулся.
Леофсиг серьезно кивнул, подтверждая, что все понял, и, стараясь говорить как можно медленней и раздельней, спросил:
— Вы что-то хотели?
— Не есть найти, — сообщил альгарвеец, и Леофсигу понадобилась минута, чтобы понять, что тот что-то потерял.
Рыжик достал из нагрудного кармана листок бумаги и протянул ему. Это была карта Громхеорста. Леофсиг указал на казармы местного альгарвейского гарнизона и пояснил:
— Туда идти.
Но альгарвеец изящно, как все они умеют, отмахнулся и спросил:
— Я есть где? — И изобразил полную растерянность и отчаяние.
— Я покажу вам, — сказал Леофсиг. Он вызвался помочь этому чудаку, прежде чем вспомнил, что ненавидит оккупантов. Да и трудно было ненавидеть этого конкретного толстячка, столь уморительно просящего о помощи. Вот если бы он от нее отказался, тогда… И вместо того, чтобы направить его в опасный район, Леофсиг четко прочертил на карте ногтем путь в казармы.
— Ага! — Альгарвеец приподнял шляпу и вдруг отвесил Леофсигу церемонный поклон — глубокий, насколько позволяло его достоинство. — Благодарствия есть.
И он поклонился еще раз. Леофсиг в ответ умудрился кивнуть — фортвежцы чуждались картинного поведения, они предпочитали скрывать свои чувства. Рыжик, не отрывая глаз от карты, дошел до угла. Если повезет, найдет свой гарнизон. Дорога ему указана абсолютно верная. Уже сворачивая, рыжик оглянулся и снова помахал Леофсигу шляпой. Молодой человек кивнул еще раз и направился домой.
Но после ужина он вновь вспомнил того приветливого альгарвейца и рассказал о нем домашним. Отец понимающе кивнул:
— Должно быть, это был один из тех жандармов, которых привезли к нам из Альгарве. А раз уж они притащили своих жандармов, чтобы следить за порядком в городах, это значит, что все их силы сейчас направлены на то, чтобы противостоять Ункерланту.
И Хестан взглянул на Хенгиста так, словно метнул в него стрелу. И по тому, как дядюшка скривился, видно было, что стрела попала в цель. Но дядя и не думал сдаваться: