Тьма века сего
Шрифт:
— Поверь мне, в этом ошибиться невозможно. Я его убила.
Альта улыбнулась снова, и от ее улыбки стало не по себе. Рядом сидела красивая молодая женщина, похожая на серого ангела, и улыбалась, рассказывая о том, как забрала жизнь кого-то, кого даже не видела в обычном смысле этого слова. Эта женщина выбрала должный путь, оказалась на нужной стороне и имела, по его мнению, полное моральное право не мучиться от осознания того, что принесла кому-то смерть… Но сколько таких же, как она, там, на той стороне поля боя? Сколько таких, как тот?..
— Они не смогут это повторить? Или покуситься не на меня, а на мессира Висконти, скажем?
Альта перестала
— Ты стал бояться, — констатировала она уверенно и серьезно кивнула: — Это нормально. И даже хорошо. Мне кажется, при всех твоих знаниях — ты до сих пор слабо себе представлял, против чего мы все боремся, против чего стоишь ты сам.
— Да, на собственной шкуре пережить — всегда доходчивей, — хмыкнул Фридрих, и она снова тронула губы улыбкой. — Но почему сейчас? Почему они не сделали этого раньше и почему не повторили?
— Ты же король, — пожала плечами Альта. — И герцог. И еще кто-то там. Тебе виднее, почему соперников устраняют в какой-то момент, а не раньше и не позже; видимо, именно этот показался самым выгодным. На мой взгляд профана, время они выбрали самое удачное: именно сейчас, когда война неизбежна, а прежний Император отрекся, твоя гибель означает гибель для всех — для Империи, для Конгрегации, для твоей семьи. Возможно, какие-то не столь мощные удары и пытались наносить прежде, но… Помнишь, о чем говорил отец Альберт?
— О «бодрствующем народе»? — недоверчиво уточнил он. — Я не стал спорить с почтенным святым отцом, однако не склонен придавать этому столь уж солидное значение. И сомневаюсь, откровенно говоря, в принципиальной возможности такой… защиты.
— Напрасно, — серьезно возразила Альта. — В Империи ежедневно поминают в молитвах правителя, в мыслях людей ежедневно оживает память о нем…
— Правитель — отец, а не я, да и мысли народные о властях предержащих обыкновенно довольно нелестные.
— Поверь дочери агента Совета, в случае вашего семейства — по большей части наоборот, — нарочито понизив голос, возразила Альта. — А о том, что ты с самого рождения по сути стоишь на последней ступени перед императорским троном, давно известно каждой собаке. Да, молятся и думают о твоем благополучии в основном простые смертные, да, кто-то произносит молитвы о здравии правителя бездумно, потому что полагается… Но Империя большая, и людей в ней много. Разных. И их единую мысль, единую силу, их бодрствование я бы не стала сбрасывать со счетов. Не забывай также, что о благополучии Империи и вашего рода молились и в Абиссусе.
— Который теперь невесть где, когда он больше всего нужен… Где они? Зачем вышли? Чего хотят? Они ушли, решив, что теперь наше время, и мы справимся сами? Или ушли именно потому, что решили — нам конец, и вмешиваться нет смысла?
Альта вздохнула.
— Не знаю. Я всего лишь expertus-лекарь и дочка инквизитора.
— Очень скромная дочка.
— Нет, — тихо засмеялась она. — Скромностью Бог не одарил, а посему отвечу на второй вопрос — «почему наши враги не повторят удар». Отвечу так: сделать то, что было сделано, может далеко не каждый малефик. И даже не каждый пятый. И даже среди ведьм найти таких умельцев, поверь мне, не так уж легко. Заметь, они и не рассчитывали на него одного — били по двум фронтам, и кто здесь был отвлекающим маневром, а кто основными силами — неизвестно. Не повторят, потому что поняли, что это опасно; они уже потеряли целую группу убийц и одного unicum’а, этак и колдунов не напасешься — пробовать
Фридрих передернулся. Наверное, просто сквозняк слишком холодно скользнул по взмокшей спине…
— Кто он был?
— Я не скромница, но и силы свои оцениваю здраво, — ответила Альта со вздохом. — Как я уже и говорила — я смогу описать то, что почувствовала, смогу описать его образ, но не дам тебе его портрета или имени. Я даже не сумела бы дотянуться до него сама, у меня получилось направить обратно то, чем бил он, только потому что перехватила его удар и прицепилась к нему. Я не знаю, кто он и даже с кем связан… Ты ложись, — сама себя оборвала она. — У тебя не так много времени в запасе, и надо быть в силах.
Он не стал уговаривать свою сиделку отправиться спать тоже: после первого решительного «нет» Фридрих увещеваний не повторял — знал по опыту, что это не имеет смысла. Альта дежурила у его постели каждую ночь, и каждую ночь его кошмары неизменно обеспечивали ее работой; отсыпалась она днем, тоже под присмотром, передавая венценосного подопечного с рук на руки конгрегатскому expertus’у, как ценный артефакт.
Опасения своих надзирателей Фридрих понимал и не перечил никаким указаниям и предписаниям — спал, ел и пил, когда и сколько велели, и каждый вечер смиренно отдавал себя на «осмотр», как называла Альта беспардонное копошение в глубинах его рассудка и, казалось, самой души. От того удара он очнулся, как выяснилось, лишь на второй день после покушения, а потому вся суета, вызванная вторжением убийц, прошла мимо него.
Впрочем, если верить майстеру Гессе, вышколенностью своей армии он мог бы гордиться: эта самая суета улеглась в считанные минуты. На место убитых часовых выставили новых, лагерь проверили на предмет затаившихся диверсантов, тела убийц собрали и стащили на свободный пятачок неподалеку от шатра конгрегатов, предоставив Инквизиции заниматься своим делом, и жизнь лагеря потекла дальше, как ни в чем не бывало. Привычную рутину нарушали лишь ежечасно обновляемые слухи о самочувствии свежеизбранного Императора да бурная радость при его появлении в лагере на своих двоих и в своем уме.
Висконти, очнувшись от нанесенного ему удара без особых последствий, по словам Мартина, ходил чернее тучи — он никогда и не мнил себя мастером клинка, каким был его предшественник, однако столь ощутимое подтверждение этого факта ввергло итальянца в явное уныние. Впрочем, возможность заняться тем, что у него выходило куда лучше, довольно скоро привела главу Совета в более воодушевленное расположение духа.
Тела убийц по его распоряжению сожгли — предварительно обыскав и в буквальном смысле раздев догола. Compunctiones [176] , клейма или иные знаки ни на одном из восьми тел не обнаружились, однако неприглядное темное тряпьё, которое при внимательном рассмотрении оказалось одинаковым образом хитро скроенной одеждой, и закрывающие лицо гугели с прорезями для глаз ясно указывали на тот (и без того ясный, строго говоря) факт, что внезапные гости не были случайным сбродом.
176
Татуировки, наколки (лат.).