Тьма внешняя
Шрифт:
– Я докладывал Высшим, – начал оправдываться Таргиз. – Я указывал на нежелательность перегрузки двойника; еще перед Тулузой я обращал внимание на то, что плотность четырех из девяти скелетных полей на опасном пределе…
– Я знаю это, – мягко остановил его Зоргорн, – и не обвиняю тебя. У Высших, конечно, были свои резоны настаивать на форсировании событий, для них на первом месте – бесперебойное поступление Сомы. Итак, сколько по-твоему потребуется для полного восстановления функций?
– С точностью сказать не могу, – Зоргорн при этих словах, еле заметно нахмурился. – Часть структур при интенсивной подпитке может быть восстановлена в течении двадцати – двадцати
– Ну, что ж… Зоргорн задумчиво положил ладонь на пульсирующий серо-зеленым светом шар. – Придется искать другой путь…
Как не похоже было это заседание Королевского Совета на то, что проходило в этом зале совсем недавно! И следа не осталось от былой равнодушной обреченности и глухого отчаяния.
В ожидании начала все весьма оживленно переговаривались.
– Ей и впрямь скоро конец, – говорил настоятелю Сен-Дени сидящий рядом виконт. – Мои люди поймали в лесу под Шартром четыре с лишним десятка бунтовщиков, сбежавших из-под Тулузы и собиравшихся явиться с повинной. А с собой они приволокли какого-то еретика. По их словам, он был важной птицей в ихнем войске
– И как же вы поступили с ними? – с брезгливой гримасой спросил аббат. – Еретика я приказал колесовать, а остальных с пятью стражниками отправил в свои земли.
– Следовало бы их всех вздернуть, – заявил сидевший рядом пикардийский барон.
– Еще чего! У меня в поместьях и так работать некому! Те, что с этой Девой не ушли, поразбежались кто куда…
– Так вы полагаете, бунт и в самом деле скоро прекратится? – вопрошал сидевший на другом конце стола епископ Бовэзский своего соседа – недавно назначенного маршалом молодого де Три.
– Думаю, что в тот день, когда она умрет. Недавно вернувшиеся разведчики – им удалось мельком увидеть Дьяволицу, говорят, что она почти не приходит в сознание, не ест и не пьет, и стала вообще похожа на несвежий труп.
– Ну должно же было это все когда-нибудь кончиться! – задумчиво произнес епископ. Я всегда знал, что Господь не попустит…
– Итак, мессиры, – начал коннетабль. Буду краток. Думаю, нам не следует ждать, пока эта самая Светлая Дева отправиться в преисподнюю. Прежде всего, нужно покончить с бунтовщиками на севере. Там сейчас много разрозненных шаек, единого предводителя нет. Простолюдины разбрелись по домам, стараются убрать оставшийся хлеб, делят землю – кое-где уже деревня идет против деревни. Так что там можно обойтись малыми силами.
– Теперь, что касается южных провинций: необходимо будет пообещать кое-кому из вожаков помилование, и тогда…
– Простите, мессир, – перебил его аббат Сен-Дени – вы хотите сказать, что нам нужно пощадить этих людей?! После всего, что они сотворили? После того, как от их рук пал наш государь?
– Слишком много пролилось благородной крови, святой отец, – зло бросил коннетабль, – чтобы уцелевшие гибли только ради того, чтобы дюжина – другая главарей угодила на виселицу. И потом – я не говорю что их обязательно надо оставить в живых. Можете потом сжечь их как еретиков. На пороге возник канцлер.
– Господа, – срывающимся от волнения голосом заговорил де Бурбон. Только что я получил известие необыкновенной важности. Все присутствующие затаили дыхание.
– Неужели сдохла??! –
– Папа объявил крестовый поход против еретиков. Все бунтовщики отлучены от церкви. Разосланы письма ко всем королям. Всех, кто может призывают идти сражаться за христианскую веру. Уже начало собираться войско. К Авиньону уже начали прибывать тосканские и кастильские рыцари. – Мессир коннетабль, – закончил он взволнованно. Соберите всех кого можно, всех надежных людей, кто способен держать копье и натягивать арбалет. Пошлите в провинции приказ – пусть рыцари бросают замки, отправляют семьи в Париж и идут к Авиньону. Быть может, это наша последняя надежда.
Сегодня, в забытьи мне привиделось новое, небывалое, страшное оружие. Я увидела его во всех подробностях, даже самые мелкие детали, а спокойный ровный голос объяснял, как следует его изготовлять и как им пользоваться. Очнувшись, я собралась с силами, и приказала созвать всех мастеров, которые есть в моем войске. Когда они явились, то пали на колени, славя мое выздоровление. Наверное, я действительно начинаю выздоравливать. Не могли же высшие силы, которым я служу, позволить мне умереть…
Глава 11.
Прошло так немного времени, а мне чудится, что все это случилось десятилетия назад. Коленопреклоненные люди на деревенской площади, славящие пришествие избавительницы – я даже не совсем понимаю, что они говорят обо мне…Белое платье, сшитое для меня из алтарного покрывала сельской церквушки… Другое, скроенное господской портнихой из отреза белоснежного шелка, найденного в сундуке хозяев. Ощущение радости от великолепно сделанного дела, когда первый взятый мною замок – ничтожная крепостёнка, на которую я бы сейчас и внимания не обратила, рушится, охваченный пламенем… Первая выигранная битва… Первое ощущение присутствия моих неведомых по сию пору владык… Как же все это было давно!
А сегодня мне предстоит окончательно сломить хребет моим врагам.
В это ясное, по-летнему жаркое сентябрьское утро, здесь, в прекрасной прованской долине, выстроились друг против друга две армии.
Быть может, с сотворения мира не встречались на поле битвы два столь несхожих войска.
… Людовик де Мервье, герцог Сентский, вице – коннетабль Франции, командующий французскими крестоносцами, оглядывал ряды тех, с кем сегодня предстоит сразиться его рыцарям и еще множеству других воинов, что явились сюда по зову церкви и долга. Прямо напротив него, в центре, под белыми полотнищами с головой трехрогого быка и оранжевой змеей стояли бретонцы-язычники. Перед их рядами, вокруг вознесенных на высоких постаментах идолов, водили хороводы люди в длинных одеждах – друиды. Рядом с арморикцами, пестрым скопищем толпились баски, что спустились с пиренейских круч, повинуясь воле своих старейшин и колдунов. Их вовсе не смущало то, что придется сражаться с собственными соплеменниками из Наварры и испанских королевств. На левом крыле вражеского войска расположились катарские хоругви. Герцог невольно ощутил глухой гнев. Эти еретики, чье воскресшее вдруг лжеучение лицемерно запрещает проливать кровь, составляли сегодня почти половину армии Дьяволицы и, как достоверно было известно, три четверти противостоявшей крестоносцам кавалерии.