То, чего не избежать
Шрифт:
– Здорово, что ты все такой же, иначе я бы негодовал, задавая тебе такие вопросы, как: «А ты точно тот самый Николай Викторович?» или «Когда я упустил момент таких кардинальных перемен в тебе?»
Молодые люди уже оказались у Малой Садовой улицы, и в то же самое время слабые брызги с неба прекратились, из-за чего Басов свернул свой зонт.
– Благодарю за защиту от дождя, – добродушно и вежливо произнес Николай.
– Не за что. Я не хочу видеть потом тебя больным и страдающим. Тебя и так частенько одолевает недуг. Итак… я, пожалуй, зайду в это кафе (указал на заведение рядом с ними). Вроде недавно отведал кофей с яблочной слойкой, а уже нагулял волчий аппетит. А у вас дома вот-вот начнется вечер, гости сейчас приходят, если память не изменяет?
– Да. И мне необходимо там присутствовать. Надеюсь, я пробуду там недолго.
На этой прекрасной ноте юноши попрощались и двинулись туда, куда им нужно: один – в кафе, другой – домой, все так же по Невскому.
2
Вот уже Дьяков был на месте. Его встретила горничная Алёна: лет сорока, но выглядела моложе своих лет, низенького роста, в длинном платье во французском стиле и с черным теплым платком на плечах. Когда Николай вошел в квартиру, он тут же услышал различные голоса гостей. Попросив Алёну принести зеленый чай к нему в комнату, молодой человек снял с себя пальто и аккуратно повесил на вешалку, после чего перед зеркалом немного привёл себя в порядок.
Тут на расстоянии в пять шагов появилась фигура его матери, Елизаветы Александровны Дьяковой. Она была ухоженной, неконфликтной, доброй женщиной средних лет, всем сердцем любящей собственных детей и мужа; белоснежная кожа, как и у сына, густые тёмные волосы были убраны в большую и красивую шишку. Она всегда желала выглядеть элегантно, что и удавалось.
– Коля, наконец-то ты вернулся. У меня уже нервы начали понемногу бушевать оттого, что тебя все нет – пять минут уже. Мы ведь договаривались, да и гости ждут, как чуть ли не главного на вечере.
– Прошу прощения, мама. Слегка увлёкся прогулкой да Альберта встретил.
– Оба такие большие охотники до прогулок… Ладно. Слава Богу, вы порядочные люди, но за тебя я больше счастлива.
– А кто же, по-твоему, меня воспитал? – с нежностью спросил Николай, взяв материнские ручки в свои и нежно поцеловав их. При этом не дожидался ответа из-за его очевидности. Елизавета Александровна удовлетворённо выдохнула.
– Конечно, сынок, конечно… Но надеюсь, ты не уйдешь спустя минут десять в комнату и побудешь со всеми нами?
– Только ради вас, мои дорогие.
Чуть еще поправив рукава белой рубашки и чёрные жилет и сюртук, Дьяков с гордым видом стал направляться в гостиную, однако мать с надеждой и будто осторожностью в голосе произнесла:
– Милый мой, а среди гостей, возможно, и твоя будущая спутница жизни.
От такой новости Николай встал в ступор, а после посмотрел на нее.
– Маменька, это правда? Что это значит?
– Да, Коля… Но, молю, не держи зла. Пора бы уже начать думать об этом.
– Но мне нет никакого дела до женитьбы. Для меня учеба и искусство превыше всего.
– И никто не спорит. Но все же… Спустя время ты поймёшь, что это тоже важно в жизни человека, и спасибо скажешь.
– А подождать?..
– Пойми: ждать нельзя. Жизнь страшна и загадочна. Только Богу известно, что с нами приключится в будущем, когда мы встретим свою смерть… Жизнь так коротка… Так что медлить и откладывать просто-напросто нельзя. Необходимо уже начать тщательно искать, чтобы найти достойного человека. Да и у нас с отцом постоянно сердце за вас с Олечкой болит, хоть у него и твёрдый характер, в отличие от меня. Мы жаждем того, чтобы у вас в жизни всё сложилось благополучно. Услышь родительские сердца! – тихо, но с возбуждением и беспокойством объясняла женщина. От этого Николаю стало жаль своего родного человека, появилась какая-то пристыженность. Он стал вглядываться в ее глаза, влажные от слёз, после чего вновь взял её руку в свои.
– Я понимаю ваши чувства, переживания. Соглашусь, жизнь коротка. Но всё приходит со временем. Спешка ни к чему хорошему не способна привезти. У нас всё будет прекрасно, и вы будете покойны. И нервничать нельзя. А вы же, надеюсь, не
– Нет, не окончательно, – со смешком ответила та. – На данный момент она просто как вариант. Это всего-на-всего от нас небольшая помощь. Но решать-то тебе и только.
После спокойного и душевного разговора мать с сыном направились в гостиную. Помещение было большим и просторным, имело викторианский стиль (впрочем, это касалось всей квартиры Дьяковых), где доминирующим цветом являлся терракотовый.
Кто-то сразу увидел двух появившихся Дьяковых, кто-то увидел, как те поворачивались куда-то в одно место, и решил повторить это, словно по цепной реакции, а кто-то будто почувствовал их присутствие и так же повернулся. Многие обрадовались приходу столь известного в городе человека, предмета различных и противоречивых чувств. Но данное общество состояло лишь из верных и хороших знакомых и друзей семьи. Николай глазами проходился по всем присутствующим: красавцы-военные, веселые чиновники и владельцы собственных заведений, красавицы-кокетки… Почти все девушки здесь интересовались сыном Дьяковых, однако сам он никак не видел их в роли жены: не умели как следует поддерживать беседы, иногда позволяли себе некоторые неформальности в любой ситуации, слова бывали пустыми и высокомерными, а эмоции – не искренними. Но в какие-то периоды времени Николай не обращал на это внимание, чтобы сохранить себя в хорошей форме и не подставить родных. Дамы частенько расспрашивали молодого человека, желая узнать о нём как можно больше, пытались всячески удивить его каким-нибудь движением или фразой, даже местами перебарщивали (например, твердили, что он первая и последняя любовь всей их жизни, идеал, который не заменит никто, а если видели или придумывали себе в нем сомнение, то они обещали, что будут выпивать кофей раз за разом, пока не умрут). Из-за таких странностей Дьяков всё мыслил про себя:
«Светские пустышки… Как вы мне надоели… Девушки без острого и тонкого ума, трепетного и истинного чувства прекрасного и светлого. О глубоком поговорить с ними невозможно. Внешность – всё, содержание – ничего. Если пустую подарочную упаковку подарить, и тому очень обрадуются, несмотря на ее очевидную легкость. Неужели помимо меня нет других мужчин? Будто все вымерли, стали призраками, один я существую на этом свете. Вот к ним бы и лезли со всякими глупостями. Всё твердят, что думают обо мне, письма пишут по нескольку раз для привлечения внимания и желанного ответа. Часто приходится избавляться от мусора. До них не доходит после их многочисленных попыток, что они мне не нужны? Или моё отсутствие внимания и заинтересованности только усугубляет положение? До чего ж ужасно… А ведь проблемы мне и моей семье ни к чему: дочери друзей и знакомых моих родителей, как никак, попадают в обморок или что ещё хуже, если признаюсь, даже неважно, каким способом. Уехать из Петербурга не могу, да и не хочу: к родителям, сестре и слугам сильно привязан. Но несмотря на это, я как-то продолжаю жить, вполне хорошо терпя этих «мёртвых» веселушек и кокеток. Уже смирился, даже не помню, когда я успел. Уж полно мне жаловаться. Но это лучше и интереснее, чем их разговоры».
– Добрый вечер, дамы и господа. Благодарю за то, что согласились прийти на этот вечер, – любезно обратился Николай к гостям.
Гости ответили на его слова радостью, вниманием и уважением. Некоторые господа даже подошли к нему, потрепали по плечу и задали парочку вопросов о жизни.
В какой-то момент Дьяков повернул голову в сторону и увидел красивую и смущённую девушку с белыми, как снег, длинными косами, убранными назад в хвост. Она иногда посматривала на Николая, чуть улыбаясь и, видимо, чувствуя стыд за себя из-за неудачных попыток держать себя в руках. Рядом же с ней стоял её отец, статский советник, – его он знал: это старый, но бодрый человек в дорогом вечернем костюме, с хорошими манерами и способностью говорить без лишних слов и с умеренным проявлением эмоций. А звали его Фёдором Романовичем Ворониным.