То, что не исчезает во времени
Шрифт:
На этот раз всё пошло по первому сценарию.
— Николашка! Где этот хромоногий? Пусть водки принесет. Во-о-дки!
Пока лакей, прихрамывая, бежал, Прохор стал увещевать хозяина, хотя знал, что бесполезно:
— Фрол Фомич, матушка Татьяна Алексевна спать легли. Покой бы ей нужон…
— К черту! Я что, не хозяин в доме? Водки! Где Николашка? Убью скотину! И ты убирайся!..
В комнату торопливо вошел Николай с подносом, где стояли бутылка водки и водочная рюмка.
Дворник Прохор побежал за горничной Настей, симпатичной, тихого нрава девушкой. Та, не сопротивляясь,
Арапов уже успел разбить рюмку и теперь бегал и орал не разбери что. Николаша жался к стенке, примериваясь к отходу — только бы в дверь проскользнуть.
Дворник распахнул дверь и подтолкнул горничную — знал, что Настю хозяин не тронет.
И действительно, Фрол Фомич остановился, приосанился, и лицо его вроде как просветлело. Он сел за круглый стол, накрытый белой скатертью, и пригласил девушку присесть.
— Настена, я вот выпил сегодня. Нет… не о том. Настена, я богатый человек, я всё могу. Веришь? Вот что пожелаешь, то и сделаю!.. Озолочу! Я же не дурак, я свои капиталы надежно вложил. Как заваруха началась, так я в банк, за границу… Араповы не дураки. У нас в роду отродясь дураков не бывало.
Настя сидела тихо и только кивала. Было видно, что не в первый раз так сидит. Ждет, когда хозяин наговорится и заснет.
— Я, Настена, ежели хочешь, и жениться могу.
— Да как же при живой жене, Фрол Фомич!
— Жена… Сколько ей осталось?.. — Арапов опустил голову, замолчал, а потом, качнувшись, продолжил: — Уедем за границу, продам всё. Там развернусь… А ежели наследника родишь… Все сделаю… Как барыня ходить будешь.
— Так есть же у вас наследник, Фрол Фомич.
— Есть. Володька, сын. Только не в меня пошел. Долго ждали, да толку не видали. Ни учебы, ни дела… А где мой сюртук? Николашка! Принеси сюртук! А, не надо, вот он, на стуле. — Купец дотянулся до стула и дернул на себя сюртук. Стул упал, но Арапов, не обращая на это внимания, полез в нагрудный карман и достал обшитый красным бархатом футляр.
— Посмотри, что я сегодня приобрел. Я… ха… хм… У одного разорившегося дворянчика. Здесь, в Замоскворечье. Фамильная драгоценность. Дорогая… А я недорого взял. Сейчас дел-то больших нет. Все выжидают, что дальше будет. Бардак — бардак и будет. — Купец замолчал, глаза у него начали закрываться. Потом вскинулся и произнес шепотом: — А хочешь, твоим будет? Всё твоим будет… — Он замолчал и уронил голову на стол, рядом с красным футляром.
Настя встала, стараясь не шуметь, вышла из комнаты. Николай, притаившийся у двери, откуда всё прекрасно было видно и слышно, поспешил уложить хозяина.
Ночь уже готовилась уступить место рассвету, а двое, лежавшие на узкой железной кровати в маленькой комнате, еще и глаз не сомкнули.
— Ты смотри, так и купчихой станешь, — шептал Николай.
— Не стану. Ты мне люб.
— С одной любовью далеко не уедешь. Вона как всё повернулось. Царь отрекся. Война эта… Уезжать надо.
— Да куда? Ты же знаешь, я сирота.
— То-то и оно, что сирота. Приданого нету. А куды мы без денег?
— Да чем тебе плохо у Фрола Фомича?
— Я вот на митинги
— Да ты что?! Зачем мне чужое? Грех это большой.
— Да какой грех! Замолим. Фрол Фомич и сам говорит: «Грех под лавку, а сам на лавку».
— Чего удумал! — Настя помолчала и добавила: — Я ведь, Коленька, кажись, понесла… Без венчания-то тоже грех.
— Ты… — Николай приподнялся на кровати, высвобождая руку и не зная, что сказать. — Ты… Погодь, всё точно узнай. Встречаемся-то — и месяца нету. — Он наклонился, погладил Настену по волосам. — Пойду я, скоро совсем светло станет.
Фрол Фомич проснулся рано, то ли от окрика за окном, то ли от скрипа половиц в доме. Приподнял голову, поморщился, повернулся и начал искать глазами ковш с питьем — Николаша должен был оставить возле кровати. Нашел, взяв ковш за ручку, медленно поднес ко рту. Стал жадно пить, постепенно приходя в себя. Потом опустил ковш, вытер рукой рот и бороду, стряхнул с груди набежавшие капли и откинулся на подушки.
Память возвращалась с трудом, обрывочно. Голова гудела, как растревоженный улей. Полежал. Наконец сел на постели и, развернувшись, опустил ноги на пол.
— Николашка! Или кто там еще… Рассолу и одеваться!
Прибежал лакей с рассолом. Начал суетливо хлопотать возле хозяина. Когда Арапов немного пришел в себя, то позвал дворника Прохора — ему он доверял полностью. Именно Прохор, смягчая, рассказывал о пьяных дебошах хозяина, при этом пытаясь по-своему «направлять» его.
— Прохор, что в доме?
— Везде порядок, Фрол Фомич! Матушке Татьяне Алексевне вчера вроде лучше стало — пообедали хорошо.
— Ладно. Потом к ней зайду. Кх… Вчера-то как? Тихо?
— Тихо, Фрол Фомич. С Настей побеседовали да спать легли.
— Вот… Плохо помню… А где сюртук? Дай! — Арапов полез в нагрудный карман, но ничего там не обнаружил. Начал шарить глазами по полу, по кровати, по стульям. Потом обратился к Прохору: — Поищи красный футляр, может, во дворе…
— Во дворе я бы сразу заметил. — Дворник начал искать в комнате, но безуспешно. — Да у нас никогда ничего не пропадало.
— А, оставь. Делами надо заниматься. Вспомнил я — Настене показывал. Взяла, значится… Это хорошо.
Прохор понимающе посмотрел на хозяина и ничего не сказал: да и что тут скажешь — живое живым. Правда, бабы недавно сплетничали, что Настя якобы с Николаем стала встречаться. Но тут уж не его ума дело, здесь лучше не встревать.
Фрол Фомич завтракал не торопясь. Выпил два блюдца чаю вприкуску с сахаром, третье налил, поглядывая в окно на заснеженный сад.
Дом Фролу Фомичу достался по наследству, от отца. Двухэтажный, добротный: первый этаж каменный, второй деревянный. На первом — лавка. Но для Арапова это так, на мелочи. По привычке держит, так еще батюшка торговал. Главный капитал на Китайском рынке. Там дела — только успевай поворачиваться. Хотел другой дом построить, на новый манер — жена слегла, сына из-за границы калачом не выманишь. Кому?