Точка опоры
Шрифт:
У Слепова от неожиданности задрожала нижняя губа, и и он смог ответить только после некоторого промедления:
– Бла... Благодарствую.
Зубатов взял со стола тощую папку - "дело" обвиняемого - и, поскрипывая подошвами ботинок, отнес в сейф. Погремел ключом на короткой цепочке. Оглянулся на арестанта, припавшего к стакану чая. На крепких зубах оголодавшего человека хрустело самое лучшее печенье. Сер гей Васильевич покрутил в руке ключ и заговорил мягко:
– Вы уж извините нас, Феофил Алексеевич, что мы устроили вам нечто вроде великого поста, но, поверьте, только в интересах дела.
– Зубатов
– Мы - верные слуги государя. У вас будет время подумать об этом до следующей встречи.
...И вот четвертая встреча.
Слепов сидит у того же стола. Но теперь перед ним уже не стакан чая тарелка борща, принесенного из соседнего филипповского ресторана, знаменитого на всю Москву. Аппетитный пар приятно щекочет ноздри. Медников приносит салфетку, помогает заправить за воротник, рядом с тарелкой кладет увесистую серебряную ложку.
Феофил Алексеевич хлебает наваристый борщ, чмокает толстыми губами. Зубатов сидит против него и равномерным движением указательного пальца как бы вдалбливает издалека в его круглую голову каждое слово:
– Вы будете запросто приходить ко мне во всякое время, когда потребуется наша помощь.
– Сюда?!
– Слепов положил ложку, провел пальцем по губам.
– К вам в охранку?!
– Ну-ну, Феофил Алексеевич! Как вы неуважительно. Не в охранку, а в Охрану. Привыкайте.
– Но меня могут увидеть... Шпиеном посчитают.
– Шпи-е-ном, - скривил губы Зубатов.
– Этак, чего доброго, вы и меня назовете шпионом. А я поставлен охранять престол государя. Он для всех нас как отец в большой семье. Доводилось вам видать такие семьи, где все от мала до велика чтут старшего - родителя или деда, слушаются во всем. Так ведь в крестьянской жизни?
– Этак у меня самого на памяти...
– Вот и я об этом же толкую вам. Царь - отец империи, батюшка для всех нас. От него и порядок. А если без отца... Сыновья того и гляди из-за пустяков передерутся, снохи одна другой в волосы вцепятся, и пойдет потасовка! Водой не разольешь. Так?
– Да уж это как пить дать! Пойдет. В деревне бывало...
– А чтобы этого не случилось, надо бороться с ослушниками. Верно я говорю?
– Так-то оно так. Я сам - за царя-батюшку.
– Вот и выходит, что мы с вами - единомышленники.
– Доносить на кого-то... Это мне поперек сердца.
– Да не доносить. Поймите меня - советоваться. Я сам когда-то был молод, увлекался, читал запрещенные книжки, бегал в тайные кружки, пока господь бог не вразумил. И сейчас я, можно сказать, демократ, только не разделяющий революционного метода борьбы.
Борщ остывал, и Слепов снова взялся за ложку. А Зубатов продолжал:
– У нас одна забота - мир и благоденствие, согласие между трудом и капиталом. Я понимаю: вам, мастеровым, нужны, даже необходимы свои организации. Но почему непременно тайные? Можно ведь открыто, чтобы все было по закону, мирно, спокойно.
– Неужто будет так?
– Обязательно будет.
– Чтой-то мне неявственно.
– Все просто: и хозяева, и рабочие - все дети
– На словах-то красиво. Только помнится мне...
– Вы не верите государю?
– Зубатов вскочил.
– Вам бы только смутьянство замышлять!
– Да я... Да что же это? Господи!..
Вошел Медников. На тарелке, которую он нес, источала пар отбивная с косточкой.
– Отставить!
– скомандовал Зубатов, хотя никогда не был военным. Господин Слепов отказывается от второго, - у него вдруг пропал аппетит.
"Что-то будет сегодня?
– думал Слепов, передвигая ноги мелкими шажками.
– Если не согласиться, он и впрямь в Сибирь закатает. А так клонит вроде бы сходственно. Чтой-то было слышно про эти нетайные организации рабочих. Будто бы на пользу..."
...Третий час шла беседа. Давно Медников унес опустевшие тарелки. Давно отодвинуты чашки, в которых был подан чай. А голос Сергея Васильевича все журчал и журчал:
– Если случится где-либо забастовка, я первый приду рабочим на помощь. И вся наша полицейская армада будет на вашей стороне: уладим спор подобру - заставим хозяев понять ваши нужды.
"Славно-то как!
– пела душа у Феофила Слепова.
– Как же раньше-то до этого не додумались? Сколько людей зазря головы сложили. Если бы знатье... Но не было такого человека, как Сергей Васильевич. Воистину ума палата!"
А Зубатов продолжал:
– Пока вы отдыхали у нас тут, мы почти договорились об организации первого вполне легального "Общества взаимного воспомоществования рабочих механического производства". Пойдете к Михаилу Афанасьеву. Его выберут председателем совета, вас - секретарем. Жалованье будете получать от нас. В добрый час!
– Зубатов через стол пожал влажную и холодную руку собеседника.
– Раздуете кадило, и мы отправим вас в большое турне - в большую поездку - по России-матушке. Будете всюду рассказывать о первом обществе. Пусть во всех городах, где есть рабочие, последуют этому богом подсказанному примеру.
Зубатов открыл сейф, достал две хрустящие бумажки с портретом Александра Третьего и великодушно протянул Слепову:
– Вот вам жалованье за тот месяц, который вы провели в этом вынужденном заключении. У вас ведь семья.
– Большущая. Тяжеленько бабе с детками пришлось без меня.
– Слепов поклонился.
– Расписочку написать?
– Помилуйте, какие расписки могут быть между нами.
– Благодарствую!
Кладя кредитки в карман, Слепов чуть было не прищелкнул языком: "Полсотни отвалил! Это тебе, Феофил, не баран чихнул! Деньжищи!"
2
Через какую-нибудь неделю Слепов принес Зубатову устав общества вспомоществования, переписанный с какого-то черновика в ученическую тетрадку химическим карандашом. Строчки были пестрые: густо-фиолетовые буквы перемежались серыми и бледными.
– Ладно ли переписано-то?
– спросил Слепов, сутулясь перед столом начальника.
– Я старался буковку к буковке, чтобы все ясно.
– Вижу ваше прилежание.
– Зубатов, успевший заметить фиолетовые пятна на губах посетителя, едва сдержал усмешку.
– Правда, кое-где и кое-что, пошевелил растопыренными пальцами правой руки, - надобно поправить. С вашего разрешения, конечно.