Точка отсчета

Анечкин Михаил

А вот это похоже на росянку, только исполинских размеров. Бритва останавливается, достает обычный взрывпакет и поджигает фитиль. Взрывпакет летит в середину соцветия щупалец, и те мгновенно сжимаются в кокон. Пару секунд ничего не происходит, но потом взрыв разрывает сочные стебли растений, и те яростно извиваются, лишившись основы. Бритва кивает, мол, все в порядке, можно идти.

Мы поднимаемся на очередной холмик, и я вижу в двухстах метрах впереди цель. Как его только не называли – и сердце Зоны, и мега-артефакт, и фокус пси-аномалии. Бритва вон чуть ли не культ целый развел, понимаешь. А по мне так камень как камень, и нечего с ним церемониться. С камнем, конечно, не с Бритвой, он нормальный пацан, наш человек, только

еще этого не понял. Очень скоро становится трудно идти, словно кто-то садится нам на плечи и с каждым шагом прибавляет в весе.

– Все. Еще немного, и я просто упаду.

Бритва едва шевелит губами, видно, что он сделал все, что мог. До цели еще метров полтораста. Радиация высокая, так что давай недолго там.

– Прикроешь меня. Держи. – Я протягиваю ему ружье. – У меня вроде бы завод еще не кончился.

Я сбрасываю с себя все лишнее, кладу «солнце» в нагрудный карман. Теперь вперед. Немного полегчало, но вскоре, когда остается метров сто, мне приходится остановиться, чтобы перевести дух. Эти сто метров могут стать крайней дистанцией, которую я покорю в своей жизни. Самое время подумать, зачем я жил. Ну, давай, старик, начнем, для начала одолей-ка метров пятнадцать.

Когда я был чуть младше Бритвы, мечтал стать писателем. Мечты, мечты, где ваша сладость? Не вышло, кушать хотелось. Третий курс Литинститута оказался для меня заключительным. Может, в этом было мое предназначение, сеять разумное, доброе, вечное? Кто его знает. Еще пятнадцать метров.

Пока учился, подался в ЧОП. А куда еще с моими разрядами, как не морды бить? Ну и модно это было, платили поначалу неплохо. Перспектив не видел, и скучно показалось, вот и свалил в СОБР, может, зря. Мой тогдашний главный начальник сейчас где-то в нефтянке СБ возглавляет. Недавно звонил, интересовался, не надоело ли по горам бегать. Да и Вован тот же к себе зовет, вроде нормальный мужик. Может, и правда, надену костюм, галстук, животик отпущу и буду не товарищ капитан, а Сергей Борисович. Еще пятнадцать метров. Ну вот, половину дистанции и прошел.

В девяносто пятом начались командировки в Чечню. Верил, что делаю правильное дело. Правда, через год, в девяносто шестом, после того как мы оттуда ушли, появились сомнения. Теперь еще рывочек метров на десять. Что-то в глазах темнеет нехорошо.

А в девяносто девятом, после того как школу милиции закончил, вроде как и перестал понимать – где мой дом-то? Больше по горам лазил, чем в Москве жил. Отряд у нас был хороший, предателей и карьеристов не было, воевали честно. Таких дураков, как мы, вокруг было мало, все остальные больше о себе, любимых, заботились. Вы молодцы, герои, у вас была хорошая попытка, но у вас не вышло. Может, для этого я был рожден? Идем, идем, не останавливаемся, немного осталось. Еще метров десять.

Нет, не хочу, чтобы это было целью моей жизни. Ведь если по чесноку, всю дорогу мы были исполнителями чужой воли, пешками на большой доске, которые передвигают бездарные кукловоды. Потому ничего хорошего у нас и не получилось, хоть и старались, себя не жалея. Еще рывок. Как же тяжко-то, кажется, кости вот-вот рассыпятся в труху от напряжения. До монолита десять метров.

Я чувствую, что руки-ноги мне больше не подчиняются. Я не могу сдвинуть с места даже палец на ладони, как ни напрягайся. Как будто кто-то злобный взял меня безжалостной хваткой, оставив только сознание. А вот теперь ноги сгибаются, и я с ужасом понимаю, что это не я, ими двигает другой, и падаю на колени. Чья-то могучая воля полностью подчинила мое тело. Я старался. Я сделал все, что мог, но я не дошел. Опять все было зря, и я опять проиграл.

Все, что мне остается, – это думать. И я думаю, мыслю, соображаю. Завтра в схватке за этот монолит схлестнутся солдаты двух государств. Будут двухсотые, и их будет много. Американцы обучены и экипированы так, что нам остается только завидовать, но у наших, по

крайней мере у тех, кто пробивается сейчас сюда, исполняя дурацкий приказ, есть кое-что поважнее – боевой опыт. Они отлично знают, что такое контактный бой, и, скорее всего, зададут американцам перцу. Так что завтра тут будет мясорубка, и неизвестно, как далеко она может зайти. А может, мое предназначение – остановить новую бойню? Может, сегодня я должен был сделать самое главное дело своей жизни? Я продолжаю бороться, представляя раз за разом, как достаю из кармана шар, активирую его и кладу на верхушку монолита. Вон там и углубление есть, как будто специально под артефакт. Кажется, я вот-вот, наконец, сделаю это, но каждый раз монолит стоит целый и невредимый, поблескивая тусклыми боками на осеннем солнце. Неужели снова поражение, на этот раз не крайнее, а по-настоящему последнее в моей жизни?

Я чувствую, как слезы бессилия текут по щекам. Значит, плакать я еще могу? А как насчет остального, твою мать, чертова каменюка? Я скриплю зубами, силясь сбросить морок, и вдруг чувствую, как меня захлестывает запредельная ярость. Я проваливаюсь в боевое исступление, переставая замечать, что происходит вокруг. Теперь во всем мире для меня существует только одна Цель.

Напарник. Сталкер, в миру Артем Быков

Он почти дошел. Мне показалось, что уже все, что сейчас Старшой положит «солнце» на монолит, но потом увидел, что их разделяют всего несколько шагов. Старшой попался, и ему ничем не помочь.

Я орал, кричал, пытался кинуть камнем, чтобы вывести напарника из оцепенения, но все было бесполезно. Старшой опустился на колени и застыл. Никогда не думал, что мне будет так больно видеть Старшого в позе полного подчинения этому адскому творению. Теперь он кукла, оболочка от когда-то сильного человека, игрушка в руках неведомого создания. Было что-то жутко унизительное в этой сцене, чего Старшой ну никак не заслужил. Я метался, проклиная все на свете, Зону, Монолит, американцев и сам не помню что. Я ведь понимал, что Старшой полез туда не затем, чтобы спасти нашу группу, мне он так до конца и не поверил, что Монолит живой. Для Старшого важно другое: он не хочет, чтобы амеры и наши грызли глотки друг другу за эту хренотень.

И вдруг Старшой встал. Сначала я решил, что это Монолит окончательно сделал из него зомби и он сейчас попытается напасть на меня. Только Старшой двинулся вперед, а не назад. Я следил за ним, затаив дыхание. Как во сне, тот достал что-то из нагрудного кармана, повозился немного и положил предмет прямо на верхнюю грань Монолита. Яркая вспышка убедила меня, что это действительно «солнце», оно вспыхнуло, просигналив, что Старшой его активировал, и начало пульсировать. Сергей неуверенными, словно пьяными шагами двинулся в моем направлении, с трудом удерживая равновесие, но через пару метров его ноги окончательно подкосились, и он осел прямо в вонючую жижу.

Вдруг «солнце» зажглось. Старшой упал очень вовремя, это его и спасло. Волна раскаленного воздуха с громким хлопком пронеслась над спиной напарника и поднялась вверх, оставив после себя лениво струящееся марево. Верхушка Монолита тут же подалась вниз, оплавляясь под действием чудовищной температуры, и «солнце» скрылось внутри камня, продолжая плавить его своим яростным жаром. Старшой поднялся на ноги и уже увереннее и быстрее побрел-побежал вперед. Еще минута, от силы полторы, и «солнце» расплавит камень полностью. Тут же я понял, что стальные объятия, сковавшие мой мозг, начинают разжиматься. За отпущенное мне время нужно убраться как можно дальше, иначе конец. И я побежал со всех ног. Побежал так, как никогда раньше не бегал, так что легкие разрывало от нехватки кислорода, а ноги отнимались от предельного напряжения. Только побежал я не от Монолита, а, наоборот, к нему, туда, где, запинаясь и проваливаясь в болото, из последних сил пытался подняться на ноги и падал снова мой друг и мой напарник.