Доплывем до Тигра и Евфрата —будет всё тигрово и евфрато.Выйдет не Аврора, а Эрато,обнимая крыльями, как брата.У меня сестра, а брата нету.Я давно не улыбался небу.Пусть уже наступит время это.Жаль, что солнце прячется, как эхо.Пять углов в моей бушуют цифре.Я сойду за собственного брата.Волны разбегаются на Кипре,а потом ползком быстрей обратно.Тает радость в сомкнутых объятьях.Время точно пряди в беспорядке.И одна сестра в тоске о братьях —их макушки как цветы
на грядке.Выживет один, став Носферату.А по остальным проедет трактор.Доплывем до Тигра по Евфрату,выполнив условия контракта.Больно знать, что остается мало,что желанье бледно, а не ало,светит безобидно, но не греет,и Евфрат безудержно тигреет.
Yellow Submarine
Сидит в организме простудаи дергает ниточки слез.И сам я совсем не отсюда,наверно, с собою привез.И пью, как верблюд очумелый,под тонною теплых рогож.Я тоже пушистый и белый,совсем на себя не похож.Ныряю в больные глубины —пустынно до самого дна.Но жизни моей половинысоленая склеит вода.И треск старой песни из глоткипослышится свистом в груди:«Я кит, я макет желтой лодки,хлебнувший холодной воды».
Зима. Двойное стекло
Развалы здания в снегу,мир до и после разрушенья.Как вспышки памяти в мозгу,разряды прошлого решеньязаставят встать и наконецответить в трубку с перерывом:затяжка, выдох в пять колец,летящих девственно красиво.Смотреть на стройку за окном,накрытый простынею кратер.Где пиро-техник – два в одном —спасает водкой альма-матер.Он лает в трубку, как зима.Молчит, но требует ответа.И я запомню: снег, дома,колечки на одной из веток.
«Я псих, но спящий. Не буди меня…»
Я псих, но спящий. Не буди менябессонницей своей или простудой.Душа волшебна в пять утра, смешна,не помнит залпа тысячи орудий.И встанет на дыбы во мне земля,гремя костями, глиняной посудой.Я б в это время всех прикончил дляспокойствия (а счастья и не будет),и даже тех, с кем праздники встречал,за образом ходил через туманы —его там нет. И грош цена речам.И нет нигде. Не надо новых данных.Разворошу притухшую звездуи пепел ночи вытряхну. Затеплюсто сигаретных звездочек… Я ждувторого погружения под землю,где будет тихо. Тени друг за дружкой,кидают в кружку мелочь на еду.Я псих настолько, что давно в аду.Ты ночью задуши меня подушкой.
Командир крови
1
Кровь, не шуми, не приливай к лицу.Твой зов услышан, мелкой дрожью встречен.Не подводи, блуждая по кольцу,я слишком хрупок и недолговечен.И я всегда не там, где стоит быть.Люблю не тех и никогда – взаимно.Сужает время взгляд. В глазах рябит.Везде темно искусственно и зимне.Восход всплывает краскою глубин —взрывоопасной смесью в небе пьяном.Кровь заливает, врет, что я любим,и дарит свет вторым, небесным планом.
2
Надо быть бодрым! А если сонным – хотя бы пьяным!Самым быстрым ковбоем Востока – но вот, непруха.Показывают,
как наказывают. Переменным и постояннымтоком и прочим потаканием телу в присутствии духа.То взрыв небесный, то подземный. Пыхтит командир рядом:«Ложись, вставай, беги, проси у господа помощь…»Я командую только собою, не всем отрядом.Позади меня прах и пепел, товарищ – ни фрукт ни овощ.Только дождь позади меня – груда гудящих капель,тысячи одноклеточных образцов долгополых шинелей.Я тяну свое тело по грязи плюс телефонный кабель.Свет и связь прерываются, господи. «Schnelle, schnelle…»
«Слышу, как взрываются бомбы в его голове…»
Слышу, как взрываются бомбы в его голове,как по трубочке время пенится, точно cola.Тошнокола со дна стакана, пей даже две —я не пью, в глазах твоих блеск блуждающего осколка.Свет дыханием сырости зачат в смертельные дни.Жизнь короткой и славной будет (эй, хватит булькать) —как узнать бы точнее по солнцу, по ветру ипо луне на струнах моста в колыбельной люльке,что еще приготовит время. Зимы пирог?Взбитый снег на сухом корже, снеговик с лопатой!Я хочу ощутить сквозь кожу, как ты продрог,и дрожать до конца с тобой под стеклянной ватой.А потом теплом защекочет небо, зашевелит.Разморозятся облака, поплывет картина.Я хочу ощутить сквозь кожу, как жизнь болит.И тепло на лице, будто солнечная урина.
«Снаружи идет война, я, конечно, годен…»
Снаружи идет война, я, конечно, годен.Здесь мои стол, кровать, в кровати жена.Значит, этот с ней рядом – я, а не меч господень.Снится покой. Внутри тишина.И берегу себя, но когда воюю,впадая в чужие «я», я – агент двойной,вспоминаю немецкую сторожевую,дворового дебила, гонявшегося за мной,полеты в космос, балеты, фронты, атаки,потоки страха, потом въевшуюся боль,хитрована с женой и сыном, бесстрашных даки,до победы бьющуюся голь.Потом всем достанется на орехи,на мыло, на водку от победителей войн.Снаружи идет война. Саперы, морпехи,крысы штабные, вести с передовой.
«Человек лежит, читает, никому не мешает…»
Человек лежит, читает, никому не мешает.Другой приходит: «Помоги снять сапоги, дорогая!Умаялся!» А потом языком смешаетводку с хлебом, боль с кипятком для чая.Человек смеется – аж слезы брызжут, —до надрыва смеется, усталость ему неизвестна.А другой в сомненье – не заработала б грыжу:«Лежи, дорогая, читай со смешного места».
«В голове больше нет ни слов, ни нот…»
В голове больше нет ни слов, ни нот.Чистое небо. Не отследишь полет.Нет остановок в небе на сон и суд.Слова только сделают хуже, когда придут.Без них было проще смотреть на летящий прах,на снег, расплывающийся в лучах;знать, что захочешь вернуться, а не к чему.И за полетом следишь по себе самому…
Exegi monumentum (I)
Я возвращаюсь к пра… Потомок мой,внучатый мой какой-нибудь племянник(совсем другой язык ему родной),но пленник духа и его посланникк корням вернуться, стадию корнейминуя и условной пуповины,почувствует меня (стихи, верней)и отзовется хоть на половину,на четверть боли (не ушла пока),восьмую счастья (боль не доконала).Века прошли в пустыне и века —среди полей, лесов, водоканалов.И колесо судьбы (моей судьбы),проехавшись по всем, завязнет в прахе.…Я возвращаюсь в рай. Грехи, мольбы —лишь напрокат одолженные страхи.