Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Скаландис Ант

Тимофей присвистнул. Мало того, что треп Калькиса оказался не совсем пустым, так ведь Эдмонда Меукова удавалось теперь связать с автомобильным сервисом и реэкспортом «Жигулей» — через наркотики. Кто бы мог подумать?! Хотя с другой стороны, ничего удивительного.

Под конец Майкл небрежно сообщил, что сумма, объявленная к выплате, приближается едва ли не к ста тысячам. Редькин благоразумно промолчал, не любопытствуя, сколько именно с этих денег, причитается ему. В сущности, он и на две с половиной был согласен. С какой стати больше? Моральный ущерб? В нашей стране ещё не освоили такого понятия. Здесь деньги платят только за работу или за ответственность. На Вербицкого Редькин

не работает, а ответственность с ним делить принципиально не хочет — на Колыме пожить он всегда успеет. Без посторонней помощи.

Ничего этого Тимофей, конечно, не сказал, просто, уходя от скользких вопросов, быстро попрощался. Но неприятный утренний звонок уже сделал свое черное дело. Досыпать дальше оказалось теперь немыслимо, и голова вмиг отяжелела от расстройства. Доза выпитого накануне была мизерной, даже с поправкой на стопку виски, опрокинутую в качестве снотворного по ходу мытья бокалов и ликвидации прочих последствий ночного праздника, однако недосып… В общем, Тимофей, прокравшись в кабинет, пока все толклись на кухне и в ванной, накатил граммчиков сто приличного грузинского коньяка из своего регулярно пополняемого стратегического запаса. Сразу проснулся волчий аппетит, и возникла иллюзия бодрости. Редькин знал, что это ненадолго, но ведь все равно приятно.

А следующим номером программы — во время завтрака — стал звонок Юльки. Трубку снял сам Редькин и растерялся, словно школьник. Неужели эта дурочка решила узнать, как он себя чувствует? Или уже соскучилась и мечтает о встрече? Все это промелькнуло в мозгу и в явном виде отразилось на лице. Хорошо, Маринки рядом не было. А звонок-то оказался деловой. Павел Игнатьевич, полковник милиции из отдела по борьбе с экономическими преступлениями наконец-то соблаговолили дать аудиенцию господину Редькину с супругой. Следом за Юлькой Пал Игнатич сам взял трубку и назначил встречу у себя дома в восемь вечера.

Начинались шпионские страсти, ну, прямо «Операция „Ы“», новелла «Наваждение», только наоборот. Придется изображать человека, который якобы впервые пришел в уже знакомую ему на самом деле квартиру, и держаться предельно индифферентно.

Сумбурное утро плавно перетекло в ещё более сумбурный день, наполненный дурацкими звонками по работе, в большинстве своем никаких денег не сулящими. Среди них особо выделялся один:

— Я бы хотел разместить заказ у вас в типографии.

— У меня? — удивился Редькин. — У меня нет своей полиграфбазы. Есть издательская фирма, а с типографиями мы работаем с самыми разными. Вам, собственно, кто дал этот телефон?

— Не помню, — последовал странный и нехороший ответ. — Но у меня где-то записано. А вообще-то я помощник депутата Хвалевской…

«Вот черт! — подумал Редькин. — Давно тихо было! (Он поклялся бы на чем угодно, что в прошлый раз разговаривал с другим помощником, память на голоса у Тимофея была отменная.) Что они там, все с ума посходили?»

Ответил резко:

— Вот вспомните, от кого звоните, тогда и будет разговор! Я со случайными людьми не работаю.

Очень хотелось верить, что это ещё одно дурацкое совпадение. Но ни во что хорошее давно уже не верилось, и Редькин решил настроить себя по-другому: они меня давят, а я только сильнее от этого становлюсь. И такой аутотреннинг неожиданно подействовал. Особенно в сочетании с пол-литровой банкой «Туборга» под селедочку. Запах утреннего коньяка Маринка так и не заметила в круговерти домашних несчастий, а теперь он был благополучно закамуфлирован пивом. Тимофей почувствовал новый прилив сил, и рабочий день плавно перешел в приятное ожидание вечерней встречи. Разговор с Соловьевым представлялся необременительным — просто даже интересным,

ну а про встречу с дочкой Соловьева — и говорить не стоило. Тимофей предвкушал удивительную игру взглядов, убеждал себя, что все будет хорошо, что они ничем друг друга не выдадут, а если ещё потом удастся выйти на бульвар без Маринки — существует такой шанс, теща-то болеет, Маринка дома нужнее…

Этот поток цинично радужных мыслей был прерван за полчаса до визита к Юльке междугородним звонком.

Контактов за пределами Москвы у Редькиных было немного, да и родственников в других городах совсем мало, поэтому длинно звенящие сигналы всегда пугали. По крайней мере, настораживали, и на этот раз вовсе не зря. Трубку взяла Маринка и, пожав плечами, мол, не знаю, кто это, передала Тимофею. И за то короткое время, пока абонент говорил «Добрый вечер!», покашливал и переспрашивал для верности: «Вы — Тимофей Редькин?», голос идентифицировать не удалось.

Потом незнакомец представился.

В таких случаях вообще-то полагается за что-то держаться. Редькина реально качнуло. Все-таки пиво за обедом в итоге не бодрит, а расслабляет. Эх, коньячку бы сейчас!

— С вами говорит Михаил Разгонов. Времени очень мало. Выслушайте меня внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Обязательно сохраните мои рукописи, если вы понимаете, о чем я говорю. Если нет, Бог вам в помощь. И простите меня. Но главное: не отдавайте эти бумаги никому. Слышите? Ни единой живой душе! Если будете покидать квартиру надолго, берите с собой. Понятно? Вас найдут. Счастье для всех.

Последние слова добили Редькина. Он был достаточно эрудирован по части литературы. А это же финал «Пикника на обочине» Стругацких. Хотелось сразу добавить: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» Может, это был пароль, и требовался именно такой отзыв? Господи, что за чушь! Да и связь прервалась мгновенно.

— Кто это? — спросила Маринка.

— Михаил Разгонов, — спокойно ответил Тимофей.

— Издеваешься?

— Нисколько.

Обстановку разрядили оказавшиеся рядом Верунчик и Никита. Они не знали, что Разгонов мертв, им было проще.

— Так он к нам в гости придет за своей рукописью? — умилялся Верунчик. — Я же говорила, что это по правде. А салат будем делать с крабовыми палочками? А шампанское пить?

Тимофей на все вопросы тупо угукал, а Никита заметил:

— Надо мне с работы его книжку принести, валяется где-то в мастерской, пусть автограф поставит, перед мужиками похвастаюсь…

Редькин не слушал всей этой трескотни — он вдруг понял, почему совершенно не расстроился неделю (или сколько там?) назад, ведь он чувствовал через свою астральную материю, что жив Разгонов, жив! Потому и печалиться не мог! И это вдруг так его обрадовало, что уже никакого значения не имели все остальные навороты. Понять происходящее невозможно. Факт. Он должен, наконец, с этим смириться и просто доверять своей интуиции. Вот только башка раскалывалась. Добавить, что ли, втихаря? Нет, не успеть уже, и кухня полна народу, и в комнату забежать незаметно от Маринки не выйдет. Беда. Он же будет никакой там, у Юльки…

Выручил полковник милиции. Только сели сразу спросил:

— Тимофей, выпить хотите?

— Не откажусь!

Радость была столь неприкрытой, что Павел Игнатьевич даже рассмеялся беззлобно, а Маринка зашипела:

— И как только не стыдно! Первый раз к человеку пришел!

А Редькин от этой фразы окончательно развеселился. К человеку-то, пожалуй, и впрямь — первый раз. А вот в дом к нему — уже второй.

Павел Игнатьевич меж тем объявил:

— Мы с вашим мужем, чай, не водку хлестать будем. Может, и вы с нами продегустируете, Марина?