Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Скаландис Ант

— Мировой войной? Экологической катастрофой? — в ужасе спросил я.

— Беда с вами, фантастами, — вздохнул Кедр, — одна киношная ахинея в голове. Какая, к черту, война! Это кончится скорее всего внутренней катастрофой самой России, выпадением её из мировой экономики, да и из политики тоже. Рассыплется некогда великая Русь на много маленьких княжеств, а экономически благополучные соседи растащат их на зоны влияния. И все будет тихо, мирно, только грустно…

Я сидел в уютном французском кафе в центре Западного Берлина запивал легким белым вином изысканный салат из мидий с карамболем, арабским сладким луком, авокадо и шпинатом, и перспектива распада российской империи на восемьдесят девять (или сколько их там?) удельных княжеств (они же субъекты федерации) очень мало меня расстраивала. Патриотом-державником я с самого детства себя не ощущал, и единственное, что всегда казалось важным, так это благополучие

конкретных людей. Название страны при этом — дело десятое. И ещё беспокоило меня мое собственное благополучие. Вот я и спросил:

— А моя-то какая роль во всем этом?

Кедр замолк и минуты две вдумчиво пережевывал пищу. Потом пробормотал:

— Васисуалий Лоханкин и его роль в Русской революции.

— Сам ты Лоханкин! — обиделся я. — Меньше чем на Бендера принципиально не соглашусь.

— Что ж, тогда какой-нибудь Киса Воробьянинов перережет тебе горло.

— Кису я не боюсь, лучше расскажи, кто у нас Корейко.

— А знаешь, — широко улыбнулся Кедр, — как ни глупо все это звучит, но ты задал очень грамотный вопрос. Действительно, наш вожделенный миллион прячет у себя некий злодей.

— И кто же он?

— Терпение, Разгонов! Я подхожу к самому главному. Не стану нагружать тебя экономикой, глубинными причинами и дальними перспективами азиатского кризиса. Поверь, именно там, в Азии, теряя рычаги управления один за другим, мы поняли, что все происходящее очень мало похоже на стихийное бедствие. Базотти и Сиропулос талантливо создавали иллюзию полного контроля над миром. В качестве единственных наших врагов выступали могучие спецслужбы, но их было много — разных, не способных объединиться, безнадежно разобщенных, раздираемых противоречиями даже изнутри. А тут мы ощутили вдруг очень слаженное, очень четкое и невероятно мощное противодействие, исходящее из единого центра.

— И вы сумели понять, где находится этот центр?

— Да, конечно, только поначалу поверить было трудно.

Кедр задумчиво поскреб щеку с пробивающейся щетиной, видно, последний раз он брился в Москве, и замолчал надолго, словно сомневался, говорить мне про самое главное или не стоит.

— И где же? — не выдержал я, наконец.

— В Москве, Ясень, в самом центре Москвы, только не на Лубянке. Видишь ли, ещё при Горбачеве было создано так называемое Четырнадцатое главное управление КГБ, коротко — ЧГУ. Нелепая структура, объединившая несколько отделов, занимавшихся кто чем: научными разработками, контролем за наукой, проблемами НЛО, экстрасенсами и другими феноменами, религиозными сектами, колдунами, магами, оккультистами, тайными обществами, наконец. Малин, высокомерно наблюдая эту возню из своего сверхсекретного Двадцать первого главка никакого значения подобной чепухе не придал. Да и Тополь относился к ЧГУ брезгливо-пренебрежительно. А в девяносто первом, сразу после развала, ходили слухи о расформировании этого главка, о масштабном уничтожении его архивов и даже о не менее масштабном уничтожении самих сотрудников — физически, целыми отделами. Но тогда много всяких слухов ходило, а нам — понимаешь? — было совсем не до них. Короче, когда уже в девяносто пятом мы обнаружили, что ЧГУ выделилось в совершенно отдельную спецслужбу, набранную преимущественно из бывших офицеров ГРУ, то слегка обалдели, конечно, но было уже опять не до того. Из далекой Флориды и Колорадо враг не выглядел серьезным. Да, мы поняли, что в ЧГУ, под руководством генерала Форманова собрались лучшие из лучших, стойкие ленинцы, верные традициям ЧК-ОГПУ-НКВД, готовые на все во имя сохранения сильной власти и железного порядка. Но это больше напоминало клуб ветеранов, ностальгически мечтающих о реставрации коммунизма, чем серьезную контору, способную контролировать ситуацию. И только теперь мы поняли, как сильно недооценили их.

— Теперь — это когда? — решил уточнить я.

— Да совсем недавно. В этом сентябре Верба собрала совещание в Колорадо, но не прибывший вовремя Чембер внезапно позвонил из Лондона и решительно потребовал вылетать к нему. Это касалось только Причастных высшей категории. Случай был беспрецедентным, обсуждать не стали, отправились ночью спецрейсом и в первый же час совместного сидения в полностью изолированной от мира комнате поняли, что всполошились не зря. Чембер уже полгода занимался только тем, что распутывал схему создания агентурной сети Базотти-Сиропулоса и пришел к печальному выводу: многим весьма высокостоящим и ответственным сотрудникам научного центра Спрингера доверять нельзя. Поэтому и техника, обеспечивающая информационную безопасность в Колорадо, ненадежна. Старина Тим даже не обиделся. Он сам пришел к таким же выводам. Его ближайший соратник и давний друг, Клайв Сандерс, физик-ядерщик по профессии, взялся проанализировать работу электронщиков и обнаружил, что некоторые материалы исследований

намеренно скрывались от руководства. Материалы были на вид вполне безобидные, но Клайв сумел сложить два и два. Получилось совсем не четыре. Получилось восемьдесят четыре. Полтора года целая команда самых светлых умов планеты билась над загадкой дискеты Сиропулоса, а ларчик просто открывался. Дискета была всего лишь половинкой ключа к этой тайне. Без второго секретного файла прочесть информацию оказывалось принципиально невозможно. Понимаешь, где-то в мире существует ещё одна такая же дискета, которую Базотти, — разумеется, не случайно — вручил другому человеку, возможно, генералу Форманову, лично, и не менее торжественно назначил его своим преемником, только случилось это раньше. Насколько раньше? Кто бы знал! Сиропулос, конечно, знал, но этот хитрый грек не оставил НИКОМУ НИЧЕГО и помер. Вот тебе и точка сингулярности! Поди туда, не знаю куда…

Следственная группа, возглавляемая Чембером, провела колоссальную работу, ещё не имея конкретной задачи по поискам дискеты. Теперь же, когда усилия всех отделов объединили, довольно быстро сделалось ясным, кто именно может владеть второй половиной информационной бомбы. Тем более, что этот человек должен был рано или поздно выдать себя аналогичным с нами поведением, то есть стремлением к негласным контактам и совершением всяких чудных поступков. Не прошло и трех дней, как нам удалось доказать почти со стопроцентной точностью: этот человек — Грейв. Именно он сегодня главная ударная сила ЧГУ, именно на него работает вся их огромная агентурная сеть, сопоставимая с нашей, если не сказать, пересекающаяся с ней. Ведь теперь уже никто не скажет наверняка, какой процент наших людей оказался перевербован ими. Осталось разобраться, где же искать этого ожившего мертвеца.

— Стоп, — сказал я. — Почему ты называешь его ожившим мертвецом? Я помню только одно: когда мы расстались, уходя с его квартиры в Чертанове, Грейв свернул за угол, и мы ещё не успели отъехать, как раздался выстрел. Верба тогда махнула рукой, мол, нечего отвлекаться, а после с уверенностью сообщила мне, что Игнат Никулин покончил с собой. Я ей не поверил, а вы все почему-то соглашались с Татьяной и не хотели всерьез обсуждать эту тему. Сейчас ты можешь объяснить мне, что там случилось? Кто-нибудь видел труп, подбирал его, устанавливал личность?

— Объясняю очень коротко. Труп видели сотрудники Третьего главного управления, того самого которое традиционно копает под ГРУ, они и подобрали, они и сообщили об этом Шурику, то есть Клену. Но ни Шурик, ни кто другой из Причастных лично мертвого Грейва не видел. Меж тем Верба оставалась в абсолютной уверенности: Никулин стрелял в себя. Аргумент только один: она вынесла ему приговор, и Грейв-Никулин-Чуханов-Джаннини не мог поступить иначе. Я тебя понимаю, звучит как полнейший бред, но Тополь согласился сразу — после истории с Дедушкой, расстрелянным в гробу, он смотрел на Татьяну, почти как на Пресвятую Деву Марию и верил каждому её слову. Вслед за Тополем приняли эту версию и все остальные.

— Хорошо, — продолжил я. — А кто в таком случае видел Грейва живым?

— К сожалению, сомневаться уже не приходится, — вздохнул Кедр, — первый сигнал поступил из Москвы совершенно случайно: бывший сослуживец Никулина, некто Мурашенко встретил своего фронтового друга в трамвае. Грейв сделал морду кирпичом, но Мурашенко, не взирая ни на какие сроки давности, строго по инструкции доложил о встрече начальству. А сводки ГРУ, в отличие от МВД, мы отслеживаем четко. Ну, начали копать, и подтверждение пришло от краснобригадовских друзей Грейва из Италии. Джаннини видели в Милане летом девяносто шестого. Было и ещё несколько свидетельств. Мы старались вести себя предельно осторожно, но Грейв каким-то образом почувствовал, что идет масштабный розыск, и в тех странах, где мы опираемся на всю мощь государственных служб, перестал появляться. Боже, где его только не засекали с тех пор! В Чечне и в Ольстере, в Косово и в Курдистане, в Гонконге, Ираке, Ливии, на Кубе, в Северной Корее…

«Ничего удивительного, — сказал Спрингер. — Он же ищет точку сингулярности». Никто не понял, шутит старик Тимоти или говорит всерьез, но Шактивенанда подтвердил эту мотивацию без тени улыбки. Сейчас зловещий Грейв в России, предположительно, в Москве, но там мы не имеем возможности искать его с помощью милиции и ФСБ. Надеюсь, это ты понимаешь…

— Понимаю, — тихо проговорил я, уже догадываясь, к чему он клонит. — Мы будем ловить хищника Грейва на живца. Старый добрый способ, хорошо известный из голливудских фильмов про маньяков. Красивая и неплохо обученная девушка, этакая Джоди Фостер выходит якобы один на один, но подкрепление задерживается по техническим причинам, случается нормальная киношная накладка, и девушка оказывается один на один без всяких «якобы»… Я правильно понял? Вместе со мной поедет Верба?