Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Скаландис Ант

— Анжей сказал, что тебе безопаснее ехать поездом.

— Да вы что там все, обалдели?! — возмутился я. — У меня от советских железных дорог с их колесным стуком зубы болеть начинают. Как у Малина от самолетов. И какая, к черту, безопасность в поезде, когда на них чеченские летучие отряды наскакивают?! В нашей конторе что, уже нет денег на спецрейсы?

— Не в деньгах дело. Я же тебе объяснял, что здесь все Анжей решает.

— Так ты и передай Анжею: пусть он сам из Непала чапает до Москвы пешком. В Олимпиаду был один такой умелец, помнишь, Леня?

— Нет, — сказал Тополь, — не помню. Что-то ты сегодня очень болтлив, не к добру это. Ложись-ка спать, а то ведь поднять могут в любой момент.

Я хотел ещё

раз обидеться, но внезапно понял, что он прав, не был же я действительно пьяным, просто очень устал. Всего за одну неделю этой суеты устал, как собака.

— Знаешь, Олекс. Давай не поедем на стриптиз.

— А я уже понял, — кивнул Лешка. — Нина тебе там стелит. Ты же опять не выспался.

— Ну да, и вообще, твоя жена нравится мне гораздо больше всякого стриптиза, — выдал я какую-то сомнительную двусмысленность, но Кречет не обратил на это внимания, и правильно сделал. Не имел я никаких видов на его жену. И даже на дочь.

— А больше всего мне понравился в Киеве Турецкий городок, — провозгласил я, удаляясь в душ перед сном.

Но душ меня так взбодрил, что спать расхотелось, я выпил еще, а Кречет в мое отсутствие дозвонился кому-то по делам, сделался хмурым, озабоченным и жалобно спросил:

— Может, все-таки мотанемся в «Динамо-люкс»?

— Это где шлюхи самые развратные?

— Ну да. В здании стадиона. Чужие там не ходят. Отличное место.

— Поехали, — разом согласился я.

Но клуб «Динамо-люкс» оказался снят для кулуарного мероприятия какими-то бандитами — тут даже Лешкиной власти не хватило. Чтобы попроситься на пьянку к браткам, надо быть авторитетом совсем в другом мире. Мы плюнули и поехали в обычное казино, которого я не люблю. В первое попавшееся — в «Габриэлу» на Крещатике. И там, в игровом зале было дымно, шумно и суетно. К запаху хорошего табака примешивались ароматы дорогих духов и одеколонов, милые сердцу коньячные испарения и устойчивый кофейный дурман. Кофе здесь варили непрерывно и пили его много. А коньяк смаковали по чуть-чуть — игроку не надо быть пьяным, рулетка сама пьянит посильнее алкоголя.

Публика вообще была любопытная — преимущественно молодежь этакого полубандитского толка. А симпатичным девочкам-крупье трудно было дать больше чем по двадцать, в общем, мы с Кречетом смотрелись на этой школьной вечеринке безнадежными стариками и даже привлекли к себе некоторое внимание. Зрители вокруг стола — дело обычное, но мы наших зрителей разочаровали: тысячные пачки долларов в ход не пошли — я взял разноцветных фишек всего на сотню марок, а Лешка посолиднее — сразу на двести долларов, но все равно это было не Бог весть что. От выпивки Кречет отказался вовсе, а я нерешительно так заказал рюмку мескаля (выпендриться решил — откуда на Крещатике мескаль?) и добавил ядовито: «Не перепутайте с москалем». Однако мексиканский национальный напиток в «Габриэле» нашелся («А шо вы думали? У нас всё е. Да тот мескаль со времен Богдана Хмельницкого був у нас гарним напоем!»), мне даже показали бутылку, в которой по всем правилам плавала большая гусеница, и соли подали фирменной, зеленоватой. Я отвлекся на дегустацию экзотики и первую свою сотню слил необычайно быстро. Лешка сражался существенно дольше, финтил с выбором цифр, много ставил на перекрестия и неизменно — на зеро. Наконец зеро выиграло, он возликовал, и я тут же предложил всю полученную им гору фишек превратить в деньги, мне казалось, там добрая тысяча получается, но Кречет посмотрел на меня, как на идиота.

— Я сюда что, за деньгами пришел? Я пришел развлечься. Играем дальше.

И он играл. Зрителей стало больше. Потом фишки незаметно рассосались, любопытные ротозеи вместе с ними, и мы решили сделать паузу. Супружеская пара примерно нашего возраста оказалась знакома Лешке, у них обнаружились общие темы и нас пригласили посидеть в тихом уголке. Появилась бутылка очумительного вина

с чисто по-французски наклоненным горлышком и пробкой, залитой сургучом. Из подвалов его Величества Людовика Шестнадцатого, что ли? Я сдуру попробовал эту редкость, мне понравилось, я вылакал добрый стакан, и бодрости моей опять как не бывало. Нет, не то чтобы развезло. А просто я вдруг перестал понимать, где я, с кем и для чего все это нужно.

Точно помнил, что проиграл ещё двести марок, и что Лешка играл, швыряя на стол зеленые бумажки, сгребая горсти фишек, с грустью провожая глазами руки крупье, когда выигрыш уплывал от него, и неустанно прихлебывая кофе… Потом помню, как обнимал возле стойки легкомысленно одетую брюнетку, жарким шепотом признававшуюся мне в любви, мы даже начали целоваться, после чего Кречет счел своим долгом предупредить, шепнув мне на ухо:

— Ты хоть понимаешь, что это профессионалка?

— Понимаю, — шепнул я в ответ.

Я не собирался везти эту милую шлюшку с собою в Турецкий городок, тем более не хотел ехать с ней в отель-бордель, но целоваться было почему-то очень приятно. Я словно играл какую-то роль, становясь моложе душой, оказываясь не здесь и не сейчас и вообще переставая ощущать себя собой. А кем же? Дурацкий вопрос! Ну, так… просто совсем другим человеком.

Впрочем, выстраивалась в мозгу вполне конкретная легенда: я живу в Москве, я женат уже двадцать лет, и практически все эти годы не изменял супруге (небольшие приключеньица студенческой поры — не в счет), у меня есть дочка и даже внучка (во бред-то!), я не писатель — я издатель, и дела у меня идут неплохо, вот только в последнее время сплошные обломы пошли, ну просто череда неудач на всех фронтах. Кроме одного. Личного. Я влюбился. У меня молодая любовница, в два раза моложе меня. Да, вот эта дивная брюнетка. Боже, как здорово с ней целоваться!..

Потом Кречет все испортил. Подкрался сзади и шепнул, что мы уходим, поскольку он, наконец-то, слил все свои фишки, а новых брать уже не хочет, и ещё шепнул, что девушке надо заплатить, даже если я не собираюсь трахаться. (Зараза какая! А то бы я без него не сообразил!) Получив сотню марок (за поцелуи хватило бы и десяти), девушка как-то уж слишком быстро отвалилась. Мне даже стало обидно. А тут ещё выяснилось, что времени почти четыре утра — и как это получилось? — а Лешка тянул за рукав к выходу, но я потребовал ещё выпить — на посошок.

— Но мы ведь уже не играем, — возразил Кречет.

— Ну, извини, — сказал я. — За те деньги, что мы тут оставили, мне просто должны налить на посошок.

Лешка посмотрел на меня внимательно и сделал вывод:

— Тебе уже не надо.

Вот тут он жестоко ошибся. Я подобных замечаний и раньше не терпел, а после того, как прошел лечение-обучение на Тибете, выслушивать их уже категорически разучился. Я просто должен был теперь покрасоваться перед публикой.

— Бутылку водки, пожалуйста! — объявил я преувеличенно громко.

Мне принесли ноль семьдесят пять «Смирнова», и я её, тут же открыв, выпил целиком из горла почти без остановки, разумеется, не закусывая, а ля Анатоль Курагин. Разве только в окошко не полез. Впрочем, в казино не бывает окон. Во всяком случае, открытых. И это правильно. Зато, осушив бутылку и все-таки заплатив за нее, я заявил для всех — не только для Лешки:

— А теперь я сяду за руль и поеду домой. Кто хочет пари? Я доеду до дома совершенно благополучно.

Пари со мной заключать не стали, но на улицу высыпало человек десять любопытных, Лешка был несколько напряжен, но профессионально оценил мое состояние — я не шатался, разве что язык слушался меня чуточку плохо. И он таки позволил мне сесть за руль на глазах у восхищенной публики. На ближайшем светофоре Кречет предложил пересесть. Но получил отказ, и чем дальше мы ехали, тем лучше он убеждался, что я действительно не пьян. Наконец, Лешка не выдержал и спросил: