Точка вымирания
Шрифт:
Верхние строчки в списке Эмили занимали телефоны мест, откуда она с наибольшей вероятностью рассчитывала получить ответ. Взяв мобильник, журналистка набрала первый номер из своего списка и услышала три гудка. Потом включился автоответчик:
– Вы позвонили в Белый дом. Если вам известен добавочный номер…
Эмили отбилась и попробовала другой телефон. Но в Пентагоне тоже никто не ответил. Она набирала номера ФБР, ЦРУ, Смитсоновского института, а также каждого полицейского участка и каждой больницы в радиусе пятидесяти миль. Закончив обзвон штаб-квартир политических партий штата Нью-Йорк, она переключилась на
Но все голоса, которые она слышала в ответ, принадлежали призракам.
В районе двух часов дня выпитый кофе напомнил о себе, и ей пришлось прерваться на посещение туалета. К тому же подступал голод, Эмили решила чего-нибудь перекусить и разогрела в микроволновке банку консервированного супа из креветок. Добавив к ленчу несколько соленых крекеров, она быстро расправилась с ним и снова занялась обзвоном. К тому времени уже пришла очередь ключевых телефонов Канзаса.
В половине четвертого и у Эмили, и у ее телефона практически села батарейка. Сбросив последний набранный номер, Эмили захлопнула крышку телефона. Она была так разочарована, что чуть было не швырнула мобильник об стену, но вместо этого пошла на кухню и воткнула в аппарат зарядное устройство, которое всегда держала включенным в розетку. Чтобы полностью зарядиться, мобильнику потребуется несколько часов, поэтому теперь самое время сходить за продуктами. А вернувшись, она сможет начать прочесывать социальные сети в поисках каких-нибудь признаков жизни.
«Не вешай нос, девочка», – шепнул в голове папин голос. Эмили взяла с кухонного стола ключи и направилась к входной двери.
Глава восьмая
Выйдя на бетонную площадку перед домом, Эмили уставилась в чистое небо.
Хотя тень здания и защищала ее от солнца, она все равно щурилась, выйдя из помещения на яркий свет. После дня, проведенного в четырех стенах, ее глаза подверглись нешуточному испытанию солнечными лучами. Эмили пришлось быстро поднять руку и козырьком приставить ко лбу, чтобы уберечь глаза от света.
Она разрешила себе потратить первые несколько минут на то, чтобы адаптироваться к улице. Вначале Эмили почти готова была поверить, что в действительности ничего не изменилось, и, может быть – только может быть, – вчерашнее оказалось всего лишь дурным сном. Но проходили секунды, глаза привыкали к дневному свету, и Эмили начала ощущать, что ее любимый город действительно в корне изменился.
Если не считать негромкого шелеста флага на шесте, повсюду царила мертвая тишина: ни шума машин, ни музыки, ни птичьего щебетания, ни лая собак, ни детского плача, ни брани ссорящихся пар, ни беспрерывной людской болтовни по мобильникам… вообще ничего. Фоновые шумы полного людей города исчезли, остался лишь ритмичный стук ее сердца и какое-то густое, весомое безмолвие в воздухе вокруг.
Ребенком Эмили вместе с одноклассниками ездила в птичий заповедник Блэк Хока. Школьный автобус был под завязку забит детьми, и всю дорогу туда и обратно там не смолкала детская болтовня, салон просто гудел. Когда поездка закончилась, водитель развез ребят по домам. Эмили жила дальше всех, и ее высадили последней. Когда автобус подъехал к дому ее родителей, в нем не было никого, кроме самой Эмили и водителя, который и в лучшие дни не был болтлив, а уж после четырех часов в обществе перевозбужденных
Сейчас, когда она стояла на солнышке, а вокруг царил нью-йоркский день, который при других обстоятельствах смело можно было бы назвать прекрасным, то же ощущение, что и в школьном автобусе, только усиленное в миллион раз, снова накрыло ее. Город обеззвучел, в нем господствовала всепоглощающая, абсолютная, ужасающая тишина.
И пахло тут теперь тоже иначе – чистотой. Да-да, именно чистотой, подумалось Эмили. Запах, квинтэссенция Нью-Йорка, состоявший из запахов бургеров, автомобильных выхлопов, хот-догов, химчисток, выпечки и пота восьми миллионов людей, тоже исчез.
Почти так же – вроде бы свежевыстиранным бельем – пахло иногда после сильного дождя, пусть и всего несколько минут. Но даже тогда эта свежесть как бы ложилась поверх обычного нью-йоркского запаха, который никуда не исчезал… во всяком случае, до сих пор. Сегодня городской воздух казался каким-то первозданным, сладким, очистившимся от примесей, загрязнений и всего того, что делало его таким особенным, индивидуальным, неповторимым. Все это ушло.
Ощущение масштаба произошедшей трагедии вдруг ядерной бомбой взорвалось в мозгу Эмили.
Квартира служила буфером между Эмили и той мерзостью запустения, что окутала притихший город, подобно савану; находясь у себя дома, журналистка не ощущала в полной мере давящей тяжести обступившей ее со всех сторон пустоты. На многие-многие мили вокруг не было ни одной живой души, кроме нее, Эмили Бакстер.
Эмили чувствовала, как ее заполняет пустота. Она была единственной живой движущейся клеточкой в этом городе, в этом остановившемся сердце громадного мертвого тела. Всеобъемлющая торжественность происходящего объяла ее. Эмили знала, что, вполне возможно, стала единственной свидетельницей невиданного дотоле события: исчезновения целой цивилизации или даже гибели всего рода человеческого.
– Твою мать! – сказала она вслух, удивившись, как громко прозвучал ее голос посреди бетонной площадки.
Эмили подумала, что это короткое ругательство никак не описывает наступивший конец цивилизации, но емко выражает охватившие ее чувства.
– Твою мать! – повторила она, глядя на пустую улицу. – Ну твою же мать!
Если не считать нескольких в беспорядке припаркованных и предположительно брошенных автомобилей, проезжая часть была пуста. Интересно, что случилось с теми, кто успел покинуть город до того, как чума, или что это там было, нанесла удар? Погибли они или нет?
Она полагала, что в этом есть смысл. После того как в Нью-Йорке выпал красный дождь, даже у самых неосведомленных горожан было достаточно времени, чтобы узнать, что произошло со всем остальным миром, и принять решение, уехать им или остаться. И кто их за это осудит? Разве она сама не принимала подобного решения? А ведь у нее даже не было заслуживающей упоминания семьи.
После красного дождя новости моментально распространились по всему городу, и люди оказались перед выбором: остаться или уехать? Похоже, большинство из них приняло решение поехать домой, к своим семьям. Туда, где они чувствовали себя защищенными. В безопасности.