Точка Зеро
Шрифт:
Питер только плечом дернул с досадой. Обсуждать достоинства сомнительного ювелира ему не хотелось. Вообще ничего не хотелось обсуждать.
— Помните дупло, в которое Мэри спрятала для Хлои шкатулку моего деда? Я бы сейчас забрался в него и уснул. Лет на триста. Чтобы проснуться тогда, когда вся эта фигня уже закончится.
Джонсон насмешливо хмыкнул, но видно было, что и ему не по себе.
— А вы что, Джонсон? — через силу спросил Питер, сворачивая к Брикстону. — Вас что тревожит?
— Не знаю, милорд. Я вам уже говорил.
Он замолчал, а из багажника донесся тяжелый вздох.
Выйдя из машины у ювелирного магазина, Питер вдруг по какому-то странному наитию открыл дверцу багажника. Джереми высунул из-под одеял голову в белой шапке и посмотрел на него так, словно…
Он словно со мной попрощался, подумал Питер, подходя к двери.
Девушки за прилавком встретили их как старых знакомых. Словно по волшебству появившийся из-за портьеры мистер Яху только приподнял брови, похожие на мохнатых гусениц, и сделал приглашающий жест.
— У вас снова драконье золото? — спросил он. — Или нужно что-то еще?
Не говоря ни слова, Питер положил перед ним на рабочий стол кольцо.
— Хотите продать? — на глазу ювелира сверкнула невесть откуда взявшаяся лупа.
— Камень разбить, оправу расплавить. Что останется, заберете себе.
Сдвинув лупу, мистер Яху посмотрел на Питера, словно стараясь припомнить что-то забытое.
— Сумасшедший дом, — сказал он по-русски, но ни Питер, ни Джонсон его не поняли.
Повязав поверх костюма рабочий фартук, ювелир сел за стол и потянулся за щипчиками, чтобы вытащить из оправы камень. «Не надо!» — хотел крикнуть Питер, но тут тоска и тревога залили его с головой, как соленая морская волна…
[1] Имеется в виду мост Валантре через реку По. Существует легенда, что он был построен благодаря сделке архитектора с дьяволом.
[2] Примерно 86 кг
15. Точка Зеро
Стемнело. Весь день то начинался, то прекращался мелкий холодный дождь, но к вечеру небо расчистилось. Из-за деревьев карабкалась огромная голубая луна.
Мы сидели в покоях аббатисы, дожидаясь ее возвращения с вечерней службы. Тони, как обычно, что-то жевал. Все, что он ломал, разбивал и пожирал, разумеется, через какое-то время восстанавливалось: кольцо Отражения и его двойник работали, как идеальная ремонтная бригада.
— Когда мама умерла, мне пришлось разбирать ее вещи, — сказала я, обращаясь даже не к Тони, а куда-то в пространство. — У нее было очень много фотографий. Кого-то из тех, кто был на них изображен, я знала, но большинство — нет. И даже то, что почти все снимки были подписаны, ничего не меняло. Просто какие-то люди. Для мамы они что-то значили, раз она хранила их
— Я понял, что ты хочешь сказать, — горько усмехнулся Тони. — Все, что случилось после ювелирной мастерской, — это порванные и выброшенные фотографии.
Я замолчала. Конечно, мои мысли продолжали течь непрестанным потоком, но это скорее были чувственные ощущения, не оформленные словами, и Тони уже не мог их слышать.
Мы с ним словно сидели в зале ожидания. Один из нас уезжал, другой оставался, мы уже попрощались и теперь не знали, чем заполнить пустые часы до окончательного расставания. Обычно в такой ситуации уезжающий мыслями уже в будущем, в другом месте, а остающийся тоскует. Но сейчас все было так — и не так.
Я не представляла, как все произойдет, но еще несколько часов — и мы снова будем в своем мире. В своих телах. Снова увидим и узнаем друг друга — такими, какими любили и все еще продолжаем любить. Но это уже ничего не значит.
— Меня как будто проклял кто-то, — сказала я, и Тони вздрогнул при слове «проклял».
— Я, наверно, обречена прощаться с теми, кто мне дорог. Резать по живому. Только потому, что оба знаем: надо сделать это сейчас. Потому что потом будет еще хуже.
— Как странно, — помолчав, сказал Тони. — Мы вернемся в тот момент, который для всех людей на свете будет настоящим. И только для нас — прошлым. Не Отражением, а именно прошлым. То, что мы уже пережили. И можем… нет, должны изменить. И дальше, больше года, будем жить в прошлом. Меняя его так, как сочтем нужным. И никто этого даже не заметит.
— А что мы скажем Маргарет? И Питеру?
— А зачем врать? Лучше рассказать все как есть. Им обоим.
— А Люси?
— Люси? — переспросил Тони. — Не знаю, Света. Может, лучше это решить Питеру?
«Я уезжаю в дальний путь, но сердце с вами остается…»[1]
А еще я пыталась, но никак не могла отогнать мысль обо всех тех детях, которым осталось жить несколько часов. Кто-то из них еще даже не родился, а кто-то уже учился ходить, говорить. И среди них — Мэгги… Они не умрут — просто исчезнут, как будто никогда и не было. Их никогда не было… Не было…
— Я чувствую себя убийцей, — ответил моим мыслям Тони. — Я еще никого не убил, только собираюсь. Но жду этого, как будто на казнь поведут меня. И не представляю, как жить дальше.
— Я тоже, — прошептала я. — Не представляю, как жить без тебя. Не представляю, как жить с тобой. Не представляю, как жить вообще.
Дверь открылась неожиданно. Я замерла, Тони вскочил.
Мать Алиенора вошла в сопровождении той самой девочки-послушницы, будущей хранительницы кольца Жизни, которая повсюду ее сопровождала. По сценарию, она должна была помочь аббатисе раздеться и лечь в постель, но мать Алиенора отстранила ее, и девочка послушно замерла.