Точка

Кокоулин Андрей Алексеевич

— Из Фольдланда?

— Да, из Кинцерлеерна.

— А что с матерью?

— Умерла.

Наклонившись, Искин выложил свой идентификатор.

— Я прошу зарегистрировать ее, как мою дочь.

— Это достаточно редкий случай, — сказала брюнетка. — Ее проверяли на юниты?

Искин вздохнул.

— Мы собираемся сделать это в «Альтшауэр-клиник». Но, как вы понимаете, без регистрации в обследовании нет смысла.

— А в карантинный центр…

Искин качнул головой.

— Мне бы не хотелось потом полгода выцарапывать ее из рук санитарной службы. Вы же знаете, какая там бюрократия и неразбериха.

Его расчет оказался верен. Санитарную службу даже

здесь, в центре адаптации, мало кто любил.

Побаивались, уважали, но не любили. Слишком много власти было у санитарных инспекторов. Больше, чем у иного полицейского комиссара.

— Понимаю вас, — вздохнула брюнетка. — Но вы должны отдавать себе отчет в том, что без санитарной книжки документы девочки будут недействительны.

Искин кивнул.

— Я знаю. Мы идем в «Альтшауэр-клиник» завтра.

— Это не обязательно. У вас есть неделя, — сказала шатенка. — В течение этого срока вы должны пройти обследование на заражение юнитами.

— Еще полтора года назад срок был три дня, — поделилась ее коллега.

— А лет шесть назад никого из беженцев даже не выпустили бы в город, — улыбнулся Искин. — И без документов людей на улице забирали на карантин.

Шатенка передернула плечами. Некрасивое лицо ее скомкалось в переживаемых чувствах.

— И не напоминайте!

— Хорошо, не буду, — сказал Искин. — Что нам нужно делать?

— Вот.

Брюнетка подала ему лист бумаги, на котором успела набросать последовательность действий и номера кабинетов. Номер двадцать третий. Картотека. Завести картотечную карточку. Номер тридцать седьмой. «Sofortiges Foto AGFA». Моментальное фото AGFA.Сфотографироваться. Три карточки пять на четыре. Стоимость — одна марка (за срочность). Номер двенадцатый, первый этаж. С фотографиями и карточкой из картотеки — в документальный отдел. Отдать, вернуться сюда и ждать внутренней корреспонденции.

— Ясно, — прочитав, сказал Искин.

— Стефани, — позвала Стеф шатенка, — подойди сюда.

Она вручила ей листок с печатью. Это было направление в городскую больницу. Вши, туберкулез, дезинтерия — на наличие этого ее обязательно должны проверить. И по женской части, конечно.

— Благодарю вас, фрау, — сказала Стеф.

— Кстати, — обернулся уже в дверях Искин, — а почему у вас так мало народу?

— А вы не знаете? — удивились женщины. — Мы большей частью уже переехали на Кайзертур-аллее. Вам еще повезло, что вы нас застали. Площади для отделов не подготовлены, но обещают к первым числам мая решить эту проблему. А так на первом этаже и в правом крыле почти никого не осталось. Кабинеты закрыты.

— И что здесь будет? — спросил Искин.

— Кажется, какая-то организация, — пожала плечами шатенка.

— Что ж, понятно, — сказал Искин. — Спасибо.

Дальше они мотались по кабинетам, вымеряя шагами длинные, извилистые коридоры здания. Полчаса провели в картотеке, где грудастая женщина с бульдожьим лицом устроила Стеф форменный допрос, записывая в карточку имя, фамилию, возраст, место рождения, правша она или левша, цвет глаз, особые приметы. От нее они получили плотную картонную бирку с номером и штампом. С этой биркой в тридцать седьмом кабинете усталый пожилой фотограф с отвисшей нижней губой и тоскливыми глазами посадил Стеф на фоне белой стены и сделал несколько снимков монструозным, выкатным, на колесиках, аппаратом, который тут же принялся гудеть, пощелкивать и что-то перемещать в своих железных недрах. Здесь же, в закутке за аппаратом, фотограф принял от Искина плату и пробил чек. Лем хотел было его спросить, почему он доплачивает за срочность, если фото моментальное,

но решил не создавать конфликт на ровном месте. Марки ему было не жалко. Снимков пришлось ждать пять минут, они появились блоком в четыре штуки, и фотограф аккуратно отделил одну для внутреннего учета, карандашом переписав на обороте данные с бирки. В документальный отдел на первом этаже обнаружилась очередь из двух человек, и Искин, оставив Стеф сидеть на стуле, сходил по своему делу — в пустой комнатке заполнил анкету, приложил социальную карточку, выписку о проживании и идентификатор и дождался, когда документы вернутся к нему с красным штампиком «Одобрено для продления».

— Вам теперь на Хумбольдт-штросс, там выдача.

Искин улыбнулся в прорезанное в фанере окошко.

— Спасибо, я знаю. Они не собираются переезжать?

— Нет, вроде бы.

Когда он вернулся к Стеф, та в гордом одиночестве вышагивала от одной стенки к другой рядом с дверью двенадцатого кабинета. При этом, разворачиваясь, вставала на носки и поддергивала штаны. Это было забавно, так и хотелось улыбнуться.

— Что, наша очередь? — спросил Искин, уминая документы во внутреннем кармане пиджака.

Стеф кивнула.

— Тогда пошли, — он взялся за дверную ручку.

— Я не могу, — сказала Стеф, продолжая изображать добросовестного коридорного патрульного.

— Почему?

— Потому что я терплю.

Искин поймал ее на очередном шаге.

— В смысле?

— Если походить, не так хочется писать, — шепотом объяснила Стеф. — А там, наверное, придется стоять.

— О, Господи! — сказал Искин и отвел девчонку в нишу к туалетам. — Давай. Только быстро.

— Это все фруктовая вода, — сказала Стеф, исчезая за дверью.

— А самой не сообразить?

— Не-а, — отозвалась девчонка. — Я очередь держала.

Искин вздохнул. Ох, Стеф. На все есть ответ! Он потер тупо занывшую грудь. Почему-то вспомнилась Хельма, ее лицо, вытянутое, с длинноватым носом, веснушками и маленьким ртом. Большие, удивленно распахнутые глаза делали ее прекрасной. Если бы у них случилась дочь, то была бы она уже одного возраста со Стеф. Или даже на год или на два старше. Но случилось другое.

Исправительный изоляционный лагерь для неблагонадежных элементов Шмиц-Эрхаузен главного административно-хозяйственного управления Хайматшутц.

Искин прикрыл глаза. Нет, вспоминать Хельму было не к добру. Как только он видел ее перед глазами, обязательно происходила какая-нибудь гадость. В прошлый раз пришлось спешно бежать из тихого Бренна. Хотя виной тому мог быть и приступ паранойи. Может, сейчас на Хумбольдт-штросс ему не продлят статус?

— Я все.

Стеф вышла из туалета, тряся мокрыми руками.

— Там что, нет полотенца? — спросил Искин.

— Не-а.

— Ну, вытри о брюки. У меня нет с собой платка.

Они подошли к кабинету и обнаружили, что он закрыт. Искин постучал, ответом ему была тишина. В коридоре все также, пялясь в пустое, открывающееся ему пространство холла, сидел за столом молодой человек.

— Извините, — обратился к нему Искин, — мы должны были попасть в двенадцатый кабинет, но он почему-то заперт.

— Это не удивительно, — сказал мужчина, чуть повернув голову. — Вы не знаете внутреннего распорядка.

— Возможно.

На лице мужчины отразилась слабая улыбка.

— У нас — обеденный перерыв.

— А вы? — спросила Стеф.

— Я? — нахмурился мужчина.

— У вас, наверное, тоже должен быть обеденный перерыв.

— У меня?

Мужчина привстал, снова сел, поднялся уже полностью. Рот его приоткрылся. Глаза сделались напряженными.