Точка

Кокоулин Андрей Алексеевич

— У меня нет возможности каждый день есть мясные пироги, — сказала Стеф. — Один раз я ела картофельные очистки.

— Постой, я не закончил, — сказал Искин. — Когда я спросил Герхарда, зачем он мне помогает, если сам едва жив, знаешь, что он мне ответил? Последнее время он почти не ходил и мочился кровью. Ему сломали несколько ребер. Отбили почки. Вывернутые из суставов пальцы он перемотал себе сам. Мясо с лица все сошло, осталась лишь кожа, обтянувшая кости черепа.

Стеф ткнулась лбом ему в плечо.

— Зачем

ты… Ты думаешь, я взрослая и ничего не боюсь?

— Я просто хочу объяснить тебе, что есть иное, чем видеть во всем выгоду лично для себя, — сказал Искин. — Герхард это объяснил мне тогда. Знаешь, он улыбнулся и произнес: «Я помогаю тебе, парень, потому что могу». Вот так.

Весь оставшись путь они молчали. Только выходя из «кэссборера» Стеф спросила:

— Твой друг умер?

— Да, — ответил Искин, — он умер. А я выжил.

— Тогда мы должны спасти Кэти, — сказала Стеф, крепко сжав его пальцы.

— Я помню.

Весь комплекс зданий санитарной службы был сложен из красного кирпича. Административная часть. Склады. Помещения обработки и временного содержания. Помещения для персонала. Гаражи. Приемный пункт. Помещение учета и статистики. И сбоку — длинное здание, где уместились миграционное бюро и отделение центра адаптации. Территорию окружала крупноячеистая металлическая сетка, и Искину в очередной раз стало не уютно, когда он попал внутрь. Почти Шмиц-Эрхаузен.

Здесь было многолюдно и шумно. Отправлялись фургоны с зелеными крестами, прибывали автобусы и грузовики, за вынесенными на улицу столами сидели люди, им что-то рассказывали, к приемному пункту и обработке змеились очереди, ходили военные патрули. Звучал дойч, звучал какой-то балканский язык, пестрая толпа цыган кричала на романи.

Стеф, оробев, пристроилась сзади.

— Не потеряйся, — сказал ей Искин.

Ему вдруг подумалось, что он мог и не брать девчонку сюда. Для того, чтобы продлить пособие, Стеф была совсем не нужна. Впрочем, на всю эту кухню ей посмотреть стоило. Вдруг еще пригодится.

В холле миграционного бюро Искин заметил прикрепленные к стене телефоны и вспомнил о Мессере. Он усадил Стеф на скамейку, а сам занял очередь к аппаратам, выловив в кармане визитку. Тут же, в окошке отделения почты разменял марку на десять монеток «telefongroschen».

Люди входили и выходили, полицейский с руками за спиной прошелся по холлу. Стеф тискала свою карточку.

Стоявший перед Искиным худой усач выговорил бесплатную минуту и освободил аппарат. Лем приложил теплую трубку к уху, отжал рычажок и по сигналу набрал номер. Какое-то время соединения не было, затем что-то щелкнуло, и простуженный голос сказал:

— Слушаю.

Искин, чтобы не подслушали, отвернулся к стене и прикрыл динамик ладонью.

— Господин Мессер?

— Да, — отозвались на том конце провода.

— Это Леммер Искин.

— Кто?

— Георг

Шлехтер, если хотите. Мы с вами разговаривали на Зиман-аллее.

— Шле… Да, простите, теперь вспомнил. Извините, второй день сплю урывками. Память — как решето. Что вы хотите?

— Нам надо поговорить. У меня есть некоторые соображения…

— Где? — не дослушав, сказал Мессер.

— Если можно, то завтра, в том же кафе. Я приду пообедать.

— Хорошо, я понял, — Мессер кашлянул. — Еще что-то?

— Нет.

— Тогда до завтра.

Трубка разразилась короткими гудками. Искин ссыпал «telefongroschen» в карман. Не понадобились.

— Стеф?

— Да, пап.

— Поднимайся.

Глава 7

Новую социальную карточку Искин получил без задержек. Выстоял очередь в кабинет к инспектору Шульману, отдал документы и через пять минут разбогател на двенадцать отрывных корешков. Также ему продлили ежемесячное пособие в пятьдесят семь марок, которые при предъявлении идентификатора можно получить в любом городском почтовом отделении или отделении Национального банка.

— Кстати, — инспектор Шульман, тихий, одного возраста с Искиным, гладко выбритый мужчина в очках, постучал ногтем по документам, — вы знаете, что со следующего года вы не сможете претендовать на денежное пособие?

— Почему? — спросил Лем.

— Вы зарегистрированы уже три года. Считается, что за это время вы должны ассимилироваться и найти работу. В ноябре ваше пособие будет аннулировано.

— Извините, — сказал Искин, — но беженцев в городе много, а работы почти нет.

— Вставайте на биржу.

— Я состою там уже полтора года.

— Вы думаете, это моя проблема? — тихо спросил инспектор. — Уезжайте.

— К морю, — пробормотал Искин.

— Что?

— Мне как раз советуют податься к морю, — усмехнулся Лем.

— Правильно советуют, — кивнул Шульман. Очки его сверкнули, ловя свет лампы. — Поверьте, если вы не устроились здесь за такой срок, то будет лучше вам попытать счастья в другом месте. Собственно, мы говорим это сейчас и новоприбывшим беженцам. Некоторые сразу пересекают нашу страну транзитом.

— И кто их принимает?

— Португеза. Греция. Алжир.

— Там же война, — сказал Искин.

— Где?

— В Алжире.

— Значит, Тунис. Но это не важно. Вы же наверняка работаете, только не легально. Скажите спасибо, что вам это позволяют.

— Видите меня насквозь?

— Вижу, — сказал испектор. — Вы хорошо одеты для безработного.

— И то, что мне не получить местную аттестацию, тоже видите?

Шульман пожал плечами.

— Если у вас есть техническая или иная специальность, то для работы по ней нужны подтверждающие документы.