Точка

Кокоулин Андрей Алексеевич

У стойки Искин тронул за плечо задремавшего Финна.

— Зиги.

— Что? — поднял голову Финн, одновременно стирая платком слюну с подбородка.

Лампа освещала участок стола, расчищенный от бумаг. Из темноты зала доносились похрапывания и тихий голос, поющий колыбельную.

— Ты знаешь такой отель — «Вейзинг»? — спросил Искин.

— Нет, не слышал. Но у меня есть справочник.

— Посмотри, пожалуйста.

— Именно сейчас?

Искин кивнул. Финн со вздохом наклонился к ящикам стола.

— Вот, — он сунул тонкий,

потрепанный журнал под свет лампы. — Ищи сам.

— Спасибо.

Искин зашелестел страницами. Отели шли в алфавитном порядке и сопровождались фото и короткими картографическими вставками с обозначениями районов и улиц.

«Вейзинг» шел в самом конце. Высокий дом в шесть этажей с некоторым намеком на готичность. Мельберг-штросс, тридцать, в северо-западной части города. Минут пятнадцать на автомобиле.

— Зиги, откроешь мне? — спросил Искин, возвращая справочник.

Финн сердито стукнул ящиком стола.

— Тебе именно сейчас?

— Да.

— Ты дочку-то нашел?

Искин на мгновение зажмурился.

— Нашел. С ней сейчас Ирма.

В груди зудело. Боль гуляла по телу, отзываясь то в скрюченных пальцах, то в раненом бедре, то в сердце.

— А когда вернешься? — поинтересовался Финн.

— Утром, — сказал Искин.

— Учти, через час или два я не открою.

— Выпусти меня, Зиги.

— Ладно.

Финн нажал кнопку, Искин вышел на крыльцо. Электрические запоры со щелчком сработали за его спиной.

Мельберг-штросс, тридцать.

Выйдя за ограду, Искин добрался до «Олимпии», сел в салон и какое-то время тупо смотрел на бумажный пакет на пассажирском сиденье. Откуда это здесь? Кто-то подбросил? Послание от хайматшутц? Только через минуту или две он с усилием вспомнил, что это, должно быть, второй кусок яблочного пирога.

Так и оказалось.

Ночной город оживал ближе к центру, вся Бушелен была в огнях, из здания театра по широким ступенькам сходили мужчины во фраках и женщины в вечерних платьях. Почти все платья были с блестками. Мода. Искину казалось, что он слышит довольный смех и щебет провожаемых певичек.

Он подумал, что все это разметет скорая война. Нет, сначала будут восторги по поводу присоединения, шляпки, цилиндры, перчатки в воздухе, букеты цветов, да здравствует Штерншайссер, Асфольд, Асфольд, мы — твои сыны. Но через два-три года, через пять лет от восторгов не останется и следа. Глупые, глупые люди.

Ведя «Олимпию» по городским улицам на запад, Искин обнаружил вдруг, что совершенно спокоен. Даже отстранен. Мальчики были тому виной или же сработал какой-то внутренний защитный механизм, он не знал. Холодно отмечал знаки и повороты, крутил рулевое колесо, жевал остатки пирога, притормаживал под указателями.

Думал Искин о том, что поступки Аннет-Лилиан отражают суть не только хайматшутц, но и всего Фольдланда, который строит Штерншайссер и его партия. Зачем было убивать Стеф? Разве имелась в этом необходимость? Так просто — оставить человека в живых. Но нет. Все вокруг

должно быть изгажено, уничтожено, стерто в пыль. Потому что идеалы нации зовут, Асфольд брезжит, и новый мир не терпит слабости к тем, кто не хочет в нем оказаться. Кто не с нами, тот против нас. И даже просто попавший под руку, под кованый сапог, не достоин жалости. Собственно, что значит Стеф против возрождающегося величия? Что значит девчонка, бежавшая из деревушки по соседству с Кинцерлеерном, против грозных армий, готовых пройтись по Европе завоевателями? Ничего.

За центром улицы снова становились темны. Редкие фонари на перекрестках освещали углы домов. Покружив по незнакомому кварталу, Искин со второй попытки выбрался-таки на Мельберг-штросс. «Олимпия» миновала небольшой садик, кирху и приземистое одноэтажное здание. «Вейзинг» открылся слева, пророс серым камнем, декоративной угловой башенкой.

Искин остановил автомобиль. Какое-то время он смотрел на окна, гадая, за каким из них существует Аннет-Лилиан. Должно быть, спать она еще не ложилась, ожидая доклада Эрика с Петером. Значит, в окнах ее номера должен гореть свет. Таких окон со стороны фасада он насчитал три штуки. Второй этаж, третий и шестой, под самой крышей. Для себя Искин решил, что его неудавшаяся пассия находится на втором этаже.

Двери отеля не были закрыты. За тяжелой дубовой створкой дремал на стульчике пухлый швейцар. Стоило воздуху с улицы проникнуть внутрь, как швейцар, подобрав живот, вытянулся перед посетителем.

— Доброй ночи, господин.

Тараща глаза, он придержал дверь и получил несколько грошей в ладонь.

Искин прошел к стойке администратора, за которой темнела доска с ключами от свободных номеров. Звонить в звонок не потребовалось — за стойкой сидел подтянутый мужчина при жилетке и галстуке и читал какую-то книгу. Он поднял глаза на незнакомца в грязном плаще, только когда тот остановился напротив.

— Чем могу служить?

— У вас остановилась женщина по имени Лилиан, — сказал Искин и улыбнулся одними губами, не собираясь продолжать.

У него не было плана действий.

— Возможно, — сказал администратор.

— Вы можете позвонить к ней в номер?

— В такое позднее время?

Искин коснулся «вальтера» в кармане плаща.

— Он должна была предупредить вас о том, что кое-кого ждет, — сымпровизировал он.

Администратор склонил голову, разглядывая Искина умными глазами.

— И как вас представить? Ну, если я вдруг решусь позвонить?

— Петер, — сказал Искин.

— Хм, — мужчина сел и, полистав записную книжечку, придвинул к себе телефонный аппарат. — То есть, вы — Петер?

Искин кивнул. Администратор прижал трубку к уху. Набрав двухзначный номер, какое-то время он прислушивался к гудкам, затем сказал: «Алло?». Искин не слышал ответа. «Прощу прощения за поздний звонок, — сказал администратор, — но вы сами просили…». «Да, здесь Петер, — сказал он, взяв паузу, и добавил: — Хорошо».