Тогда я еще не знал!
Шрифт:
– Да, конечно, – я посмотрел на Джейн и ответил, как минимум за нас двоих, – женщин наша серьёзность только забавила.
– Вы наверняка знаете, что этот лагерь существует уже много лет. Так вот, давным-давно, около 40 лет назад, когда ещё не было кирпичных корпусов, наша столовая размещалась в деревянном корпусе в конце аллеи, – начала Сьюзен.
Вторя её словам за окном завыл ветер, должно быть, что-то хотело сделать эту историю по настоящему жуткой. Она продолжила:
– В один из дней, когда нужно было готовить обед на весь лагерь, в столовой была только одна повариха и её сын – поваренок. Для детей работников лагеря одна смена
– Что такое «поприще»? – Спросил Луи. Я не выдержал и цокнул. Какая сейчас разница, что такое «поприще»?
– Так говорят о месте, где приходится работать. Так вот, она поставила на плиту суп, подвинула стремянку к высокой кастрюле и попросила поваренка помешать его. Стоило ей только выйти в зал к столу, как из кухни послышался стук падающей стремянки и оглушающий детский вопль! Повариха побежала к кастрюле, из которой виднелась только темечко головы поворёнка.
– Что такое «темечко»? – вдруг снова поинтересовался Луи, Джейн хлопнула себя рукой по лбу.
– Макушка головы, милый, – Мара обвела ось над головой, будто рисуя нимб.
– Повариха голыми руками вытаскивала малыша из чана, но было уже поздно. Мальчик сварился. Его кости закопали под качелью возле столовой. А сама она, не выдержав горя, повесилась. Со временем в лагере окрыли новый корпус, в старой столовой теперь проводятся кружки. А нижний этаж экспл… используют, – думаю, она оговорилась, чтобы избежать вопросов Луи, – как склад. Хотя не помню, кто в последний раз туда ходил. Недавно я взяла мальчишку с обслуги себе в помощь, в надежде найти в старой столовой прошлогоднюю газонокосилку, новая отдала душу богу.
– Директор явно сэкономил, – прокомментировала Мара.
– Точно. Так вот, и там даже лампу вкрутить не соизволили. Куча хлама, что черт ногу сломит, мы открыли дверь, да и решили даже не соваться внутрь.
– А то бы не только черт, но и ты бы ногу сломала, а я тут одна кашеварила, не дай бог бы сама в суп свалилась. Хотя с нашими плитами, – она махнула рукой, – вот раньше делали, за долю секунды свариться можно было! А у нас пока картошка закипит, уже и обед пройдёт! – они снова засмеялись, но смех казался мне каким-то холодным, отстраненным. Словно сейчас мы общались сквозь тонкую грань, находясь в разных мирах.
Ветер завыл ещё громче, где-то стукнули ставни, в каждой тени посуды я видел поворёнка. Язык пламени свечи плясал, играя тенями и детским воображением. А смех поварих разливался до тех пор, пока Сьюзен не пришлось подняться, потому что входная дверь вдруг стукнула.
– Сейчас вернусь, детишки. Ветер разгулялся.
– Стойте! – крикнул я, – мы же заперли дверь?
Сьюзен вдруг остановилась, медленно повернулась к нам и в её потемневших зрачках отразился огонь свечи. Я замер. Залетевший сквозняк обнял меня за плечи железными цепями. Она протянула ко мне руки, и я увидел те самые обваренные пальцы. Сьюзен или кто бы то не был, сделала шаг ко мне, и теперь я видел её синюшные раздутые щеки, опухшие фиолетовые губы. А глаза… глаза выкатились из массивных век. Это была не Сьюзен. Я чувствовал, как мой глаз судорожно задёргался. Она медленно поднесла один из пальцев к своему лицу, а затем резко засунула его себе в рот и как комбайн принялась жевать… нет… перемалывать его! Я завопил и зажмурился. Сквозь собственный крик я слышал чавканье и хруст костей. Чмаф…чмаф…хруст…чмаф… в нос ударил запах варенной свинины. Звук приближался, а запах усиливался. Вдруг моё тело обмякло, крик ослабел, и я почувствовал сильный удар головой об что-то твердое. Пронзающая боль. Темнота.
Темнота была не похожа
– Ты что, дятел? – усмехнулся Марк и все засмеялись, будто не было этих страшных историй, не было этой… поварихи.
Сьюзен и Мара уже рассказывали весёлые истории из своей молодости, легко переключая детское внимание. Я осмотрелся. Всё было, как и прежде. Разве что ветер за окном стих.
Я навсегда запомнил хруст костей её пальцев и выпученные глаза.
– Ну что, заглянем завтра в столовую? – мы вышли на улицу, и я задал этот вопрос не потому что хотел, а потому что хотел проверить, насколько они верят в эти детские страшилки.
– Конечно, завтра же завтрак, – сказал Луи и засмеялся, Марк подхватил его.
– Очень смешно, умник, ты же понял, что мы про старое здание, – поддержала меня Джейн, – не знаю, а стоит ли? Какая-то бредовая история, тебе не кажется? Как повариха могла остаться на кухне одна, когда время готовить обед? – я не подумал об этом. Джейн всегда была очень умна особенно для 15 лет, особенно, на фоне тех двух дятлов. И для этого ей не нужно было знать значение слов «поприще» или «темечко».
– Вон Роджерс идёт, – шепнул Луи, – задержите дыхание, ребята, мы погружаемся в пучину перегара. 3…2…1…
Если ты видишь то, чего не видят большинство – это не значит, что ты спятил, хотя мне начало казаться именно это. Как сейчас помню, насколько сильно меня обижало легкомыслие Марка и Луи. Я не считал их за друзей, но всё же мы вместе взялись за это дело, а они так быстро переключались на забавные истории поварих о неудачных свиданиях. Луи больше не искал в фрикадельках записку «отравлена», а мозг Марка кажется и вовсе периодически выключался, особенно во время жевания. Почему даже Джейн не видела сегодня того, что видел я? Чувство одиночество охватывало меня больше и больше. Тогда они ещё не знали, что ответят за своё равнодушие.
Может, это и правда всё фантазии? Парейдолия – как говорил мой психотерапевт. Я сидел на своей койке в пижаме и рассматривал комнату. В тёмное окно смотреть не хотелось, ведь там обязательно можно было кого-нибудь увидеть. Парни уже крепко спали, Рыжий сопел в такт новой разученной мелодии. Я вдруг подумал, что я ни разу не перекинулся с ним и словом. В дорогой лагерь ребята привозили не только чемодан вещей, а ещё и волокли с собой сумку. Мои же поношенные кеды, трико и пару футболок уместились в маленький мешок. У Рыжего я не видел даже пакета. Но его одежда выглядела аккуратно, хоть и ещё более бедно, чем моя. Может, поэтому он всегда один? Я превосходил всех по силе, со мной дружила красотка Джейн, меня бы просто не смели игнорировать, а вот его… у него даже не было пары в столовую.
Рыжий, кстати, был блондином. Рыжий – фамилия, я слышал, как он рассказывал об этом Роджерсу, но тому как всегда не было дела. Сейчас я чувствовал себя Рыжим и, может, поэтому проникся жалостью к нему. Уверен, никто даже не думал: не обидно ли, когда тебя все называют по фамилии?
– Рыжий! – я хотел подойти к его койке, уже свесил ноги, но всмотрелся в бездонную темноту на полу и подтянул ноги обратно под одеяло. Решил просто подвинутся ближе изголовью его кровати, которое находилось у моих ног, – Рыжий! – Блондин поднял голову и под лунным светом его голова казалась ещё белее, – эй, Рыжий, ты умеешь подтягиваться? – Он непонимающе помотал головой, – а отжиматься? Да что ты молчишь?!